– Если опасаешься, как бы не догадались, что у объявления и записок один автор, пиши ты, – сказала Валька. – Чтоб мой почерк не узнали.
Пожалуй, это была здравая мысль.
Несколько раз чуть не поругавшись и исчеркав черновик вдоль и поперек, мы, наконец, сочинили два текста любовных посланий, которые мне предстояло перекатать на ценную историческую бумагу. Шедевр от имени Катьки был следующим:
«Максимушка! Лапусик, зайчик, котик, рыбик, пупсик! Сердце разрывается от того, что ты не рядом! Ах, ангел мой, ах, принц, свет мой ясный, касатик, соколик, неужели ты так и не заметил всех моих знаков внимания, не догадался, что сердечко мое девичье ради тебя только и бьется? О приди ко мне, Максимушка, сахарный ты мой, медовый, пряничный, заключи меня в нежные объятия, назови своей невестою! Все отдам за это, друг сердечный! Даже свой телефон Сони Эриксон новой модели с пятимегапиксельной камерой, кучей мелодий и видеоплеером!»
Второе послание вышло по-мужски кратким и решительным: «Катюха! Ты клевая телка. Мутить со мной будешь?»
После таких писем, сами понимаете, подписей, тем более обычных (типа «твоя Катя» или «с уважением, Максим»), не может быть. Ведь в 13 лет нормальный человек не хочет, чтобы о его любви стало известно – даже если сам в ней признается. Послание, подписанное именем, – топорная работа, очевидная подделка. Не то что записка анонимная: она всегда оставляет богатые возможности для маневров, продолжений хулиганства.
Разумеется, оставлять свои опусы полностью анонимными мы не собирались, иначе потерялся бы весь интерес. Необходимо было пометить их какими-то опознавательными знаками, символами, которые указывали бы на Катьку и Максима, причем и достаточно четко, и не слишком прозрачно. В итоге скупое мужское признание решили снабдить вложенным в конверт цветком Разбитое Сердце, предварительно подсушенным с помощью поставленного сверху горячего чайника (к сожалению, утюга на даче не нашлось). На нашей улице Разбитое Сердце выращивают только предки Макса, причем растет оно пышно, прямо возле калитки, и привлекает всеобщее внимание: представьте себе этакий кустик, увешанный маленькими розовыми, как домик Барби, расколотыми на две половинки сердечками, из каждого из которых торчит подобие белой сопли. Весьма романтичное зрелище!
Что касается Катьки, то последнее время она обзавелась дезодорантом с дынным запахом, который использовала в качестве духов, причем сверх всякой меры. Этим-то мы и решили воспользоваться: купить такой же «парфюм» и побрызгать им записку. Хорошее развлечение стоило того, чтобы потратить пятьдесят рублей и совершить восьмикилометровую прогулку по раздолбанной дороге. Валька уверяла, что видела нужную нам вещь в одном из магазинчиков на станции: к счастью, она не ошиблась.
…Проходя ворота поселка во второй раз, теперь уже в обратном направлении, мы не забыли поинтересоваться состоянием доски объявлений. К нашей фразе про хвост кто-то прибавил: «И шерсть выпадает клоками».
– Плагиаторы! – фыркнула Валька.
Объява про мозг была сорвана. На ее месте висела бумажка, гласившая: «Кто это зделал??!! Убью!!!» «Сначала писать научись» – вывела Валька красной ручкой, зачеркнув «з» и поставив вместо нее «с».
После этого мы, крайне довольные своим поведением, отправились принимать пищу.
Вершить секретные дела надлежит под покровом ночи, а до вечера было еще далеко. Закончив с изготовлением писем, мы с Валей решили прогуляться на болото.
«Болотом» у нас называется противопожарный пруд, слишком большой для названия «лужа», но и недостойный именоваться озером. В сущности, это единственное место в садовом товариществе, куда можно пойти. Есть, конечно, еще лес; он начинается прямо за воротами, примыкает к картофельным полям. Но там, во-первых, комары, во-вторых, клещи, в-третьих, можно заблудиться. В общем, нас с Валей туда не пускают, поэтому пребывание на даче для нас – это каждодневные походы на болото.
Когда-то давно здесь можно было купаться. Теперь – нет. В водоеме множество гадких склизких водорослей, встретиться с которыми нисколечко не хочется. К концу лета пруд полностью зарастает ряской и делается похожим на лужок. Так что кроме рук и, может быть, иногда ног, если они становятся совсем пыльными, мы здесь ничего не мочим.
Нашей с Валькой страстью всегда была ловля разной живности в болоте. В розовом детстве мы собирали здесь улиток, мечтая об устройстве единственного в мире цирка дрессированных брюхоногих или доходной фермы для снабжения французских ресторанов. Те дни, когда удавалось обнаружить какую-нибудь лягушку под камнем, были настоящими праздниками. В прошлом году нам пришло в голову открыть сезон охоты на мальков (или головастиков?), большими стаями плававших возле берега: Вальке захотелось включить их в рацион своей кошки. Моя подруга даже подсчитала, сколько можно будет сэкономить на «Вискасе», если Муся полностью перейдет на мальков и будет ими питаться хотя бы в течение одного лета. Сумма получилась неплохая, и Валька уже предвкушала, как станет ее обладательницей. Увы, и тут нас ждало разочарование. Валькина кошка отказалась считать мальков рыбой и отнеслась к ним с таким же интересом, как к картошке или манной каше.
В этом году нам требовался новый объект охоты. Но какой? Интуиция подсказывала, что, коль скоро есть мальки в пруду, должна быть там и рыба. К сожалению, рыболовных снастей у нас не имелось, а покупать их казалось расточительством: болото выглядело слишком уж непрезентабельно, чтобы наши затраты могли окупиться за счет его обитателей. Думаю, в лучшем случае там, где-нибудь на середине водоема, живет пара малюсеньких рыбок – мужчина и женщина. В худшем – одна.
Как оказалось, Максим и Андрюха считают иначе.
– Вон там, в кустах, стоит их морда! – сообщила Валентина по приходе на болото. – Я не вру! Вчера поставили. Андрей мне сам сказал. Давай проверим!
«Мордой» в наших краях называют этакий решетчатый цилиндр с одним отверстием в торце. Рыба заплывает туда и – уж не знаю, откуда такая безмозглость – не может выбраться.
Вода в районе указанных Валей кустов была густо посыпана хлебными крошками. Вскоре мы нашли и веревку, одним концом привязанную к дереву, а вторым уходящую под воду. Вытянуть морду оказалось нисколько не трудно. То, что внутри действительно обнаружилась рыбешка, стало сюрпризом даже для таких смелых мечтательниц, как мы.
– Нужно ведерко! – воскликнула Валька, у ног которой лежала клетка с бьющейся серебристой рыбкой внутри.
Я стремглав помчалась домой. По пути потеряла одну галошу, не подобрала, скинула вторую, примчалась на участок, ворвалась в сарай, схватила первое, что увидела – свое детское пластмассовое ведрышко для игр, – кинулась обратно, поднимая клубы пыли и уже предвкушая, как мы будем жарить рыбку, нацепила валявшиеся на дороге галоши, чуть не угодила под велосипед мальчишки в белых шортах… И, наконец, прибежала к пруду.
– Не торопись, – сказала Валька. – Она вырвалась.
Я подошла. Морда лежала, где лежала, но уже пустая. Валька стояла, понурив голову:
– А я-то уже предвкушала, как мы продадим ее.
– Кому? – спросила я.
– Андрею с Максом.
Мы опять пошли бродить по саду.
– Какие же мы невезучие! – вырвалось у меня.
– Брось! – утешала подруга. – Поймать первую рыбку всегда самое трудное, а вторая уже сама идет в руки. Сейчас они повалят косяком, сама увидишь!