– Ах, фроляйн Айнфюр, вы просто бесподобны. – Невысокий темноволосый мужчина заспешил через все еще шумное пространство плохо освещенной сцены, казалось, только для того, чтобы подхватить Хильду за голый локоть.
– Благодарю вас за комплимент, герр Шерц. – Хильда, будучи в данный момент совершенно голой, была к тому же перекрашена в блондинку и называла себя Ирма Айнфюр. Ее светлые волосы были заплетены в косы, и она разговаривала на безупречном немецком.
– Это большое дело – прийти к нам на помощь в тот самый момент, когда бедная Урсула растянула лодыжку. – Герр Шерц покачал головой, машинально похлопывая Хильду по голому заду. – Ума не приложу, как могло случиться, что такая живая и подвижная девочка, как Урсула, смогла растянуть ногу.
– Да, это поистине загадочный случай.
– Набросьте вот это, набросьте. Представление заканчивается. – Из-за кулис вышла грузная женщина, протягивая Хильде цветастый халат.
Бросив взгляд назад в сторону остальных девушек, которые составляли квартет нудисток, Хильда с помощью гардеробщицы облачилась в халат из нео-шелка.
– А возможно, как вы недавно весьма тонко заметили, герр Шерц, сама судьба подсказала мне появиться здесь и попросить роль в «Обнаженных Тенях».
– Именно судьба, моя дорогая Ирма, самая счастливая судьба, – согласился Шерц. – И это далеко не просто, могу уверить вас, стать участником единственной на швейцарском телевидении мыльной оперы нудистского плана. Вы увидите, что в своей одежде они выглядят так же прекрасно. Но без нее… ах, честное слово, это совсем другое дело. Возьмем, к примеру, Вебера: он выдающийся актер, но, между нами говоря, мы получили столько жалоб и замечаний по поводу этих прыщей на его спине. Вы заметили их?
– Когда он танцевал около меня, то да.
– Танцует он, без всякого сомнения, прекрасно, особенно при его дородной комплекции, – продолжал Шерц. – Ведь очень важно, для подобного рода мыльных опер, чтобы у танцора не слишком тряслось и подергивалось тело. – Он улыбнулся, глядя на светловолосую Хильду. – Разрешите мне сделать вам комплимент, Ирма, за то, что у вас в этом отношении все в полном порядке.
– Но я думаю, что ничего не будет трястись сколь-нибудь заметно, когда всего лишь играешь Моцарта, – ответила она ему. – А сейчас, с вашего разрешения, я должна бежать в раздевалку, пока окончательно не замерзла.
– Да, да, разумеется. Мы не можем допустить, чтобы новое столь выдающееся прибавление к нашей труппе подхватило грипп. – Директор проводил ее через помещение телевизионной студии и далее по тускло освещенному коридору в меньшую по размерам комнату, где переодевались артисты. – Когда вы вновь украсите одеждой свое очаровательное тело, Ирма, может быть, мы сможем провести время, наслаждаясь чашечкой какао, здесь рядом, в «Занбюрсте Роуз». Есть многое, о чем нам следует поговорить, включая и ваш возможный контракт.
– К сожалению, я уже пообещала встретиться за кофе с одной из участниц квартета, герр Шерц, – сказала Хильда в тот самый момент, когда он уже взялся за ручку двери. – Но, вполне возможно, что я буду свободна в обеденное время.
Директор-коротышка весь засиял.
– Тогда, пожалуйста, давайте пообедаем вместе. Где и в какое время я могу отыскать вас?
– Гейнцвакштрассе, 77, – тут же придумала она.
– Очень приятное местечко.
– Я тоже так считаю. Итак, до семи вечера. – И с этими словами она скрылась в раздевалке.
– Не позволяйте ему уговорить вас на какие бы то ни было дополнительные репетиции, – посоветовала ей блондинка, сидевшая за ближайшим к Хильде туалетным столиком.
– Он не кажется чересчур настойчивым, Грета.
Грета Кеделинг только вздохнула.
– Возможно, что и нет, – сказала она, пристально разглядывая свое красивое личико, отражавшееся в голубоватой поверхности косметического зеркала. – Я допускаю, что на самом деле, все заключается только в моей чрезмерной доверчивости. Я верю буквально каждому.
– Но это может привести к определенным затруднениям. – Хильда принесла свои вещи из платяного шкафа, который был предоставлен ей несколько часов назад.
– Все было точно так же, когда я работала на… да ты сама знаешь, на кого. – И полуодетая девушка сделала несколько выразительных движений, и эта пантомима должна была изображать фокусника. – Было достаточно случаев, когда он уговаривал меня раздеться, а ведь он не был даже директором, заправлявшим вот такой мыльной оперой, с участием нудистов.
– Мы можем поговорить об этом за кофе, – предложила Хильда с очаровательной дружеской улыбкой.
Их обслуживал поблескивающий хромом робот-официант, которого с большой натяжкой можно было причислить к отряду гуманоидов. Его конструкция была доведена до полного совершенства, в его грудь даже было встроено музыкальное устройство, временами срывавшееся на протяжные колыбельные мелодии.
– Два горячих шоколада и два наполеона. Вот вкуснятина. И звучит очень неплохо.
Сидя в отделанной деревом кабине этого весьма уютного кофейного заведения, они могли видеть слегка искривленную, мощеную грубым булыжником улицу, черепичные крыши, безупречно выглядевшие дома белого и розового цвета, а еще дальше – покрытые снегом цепи горных вершин. В этот послеобеденный час небо сияло почти безупречной голубизной.
– С тобой очень легко говорить, – сказала Грета, как только их официант укатил по деревянному, из крепкого дерева, полу выполнять заказ.
– Давай попробуем, – сказала Хильда.
– Ты знаешь, я никогда не доверяла этой бедняжке Урсуле, – заметила девушка. – Хотя мы и играли с ней бок о бок в квартете «Обнаженных Теней» более шести месяцев. И каждый день, когда заканчивалось очередное шоу, мы возвращались в шале, которое снимал Рафлес Танни, чтобы выполнять там роль служанок. Именно таким эвфемизмом он называл это занятие. Временами я задумывалась над тем, а стоит ли вообще заниматься шоу-бизнесом.
– А что ты собираешься делать теперь, когда Рафлес Танни умер?
– Сказать по правде, я не знаю, Ирма. Герр Шерц обещает, что может взять меня на выступления в кабаре, где я должна быть раздета только наполовину. Так или иначе, это может быть, хотя я совершенно не верю ему.
– Ням, ням. – Это вновь появился их официант вместе с двумя чашками шоколада и парой пирожных. При этом одним из своих металлических пальцев он задел лежавший на подносе наполеон, и на обратном пути старательно облизал металл.
– Я не смогу все это съесть, – сказала Грета, хмуро поглядывая на свое пирожное. – Может быть, ты и не обратила внимания, но я начинаю толстеть вот в этом месте. – Она провела рукой вокруг талии.
– После всего, что произошло с тобой, мне кажется, ты должна была только похудеть.
– Нет, только не я. Чем больше неудач сваливается на меня, тем больше растет мой аппетит. Когда умерла моя мать, я прибавила в весе почти на шесть фунтов. А один только вид бедного Рафлеса, пораженного насмерть… у-ух! – Она торопливо прижала палец к губам и чуть опустила голову. – Нельзя даже предположить, что кто-нибудь знает о том, что я была свидетелем его смерти.
Разумеется, никто и не знал этого, как удалось выяснить Хильде в течение первых нескольких часов ее пребывания здесь, в швейцарском местечке Гефюзнек. И местная полиция, и агенты МСП, которые приглядывали за этим кантоном, подозревали, что Грета знала и нечто большее кроме тех сведений, которые она сообщила следствию, однако ничего конкретного они не знали. С тех пор, когда в 1999 году было принято Женевское соглашение по уголовным преступлениям, было запрещено использование специальных препаратов или устройств, позволяющих получить достоверную информацию от свидетелей, за исключением случаев, связанных с угрозой национальной безопасности. А поскольку было очень трудно связать интересы национальной безопасности Швейцарии с убийством с помощью шока фокусника из варьете, то все, что Грета знала по этому поводу, по-прежнему оставалось ее секретом.