Сейчас он едва не сшибся со мной. Крикнул через плечо — как видно, Есенину — «Наш разговор не кончен!», что-то добавил, прозвучавшее угрозой (уже с лестничной площадки) и захлопнул с размаху дверь.
Есенин крепко стиснул обе мои ладони.
— Вы вовремя угадали прийти!
— Кто такой? — спросила я.— Чего ему надо от вас?
— Муж Гали Бениславской,— услышала я неожиданный ответ. И дальше, помолчав:
— Н-да! Точно я за нее в ответе... за их разрыв... Не спешите, куда вы? Я же рад вам не только за избавление от дурного гостя. Всегда рад, вы же знаете!
А через два-три дня Сусанна Мар прибежала ко мне с очередной новостью:
— Надя! Галин муж заявился к Есенину, кидался на него — с бритвой, что ли,— норовил резануть по лицу, по глазам! А когда пришел домой, застрелился.
— Есенину пулей не грозил?
— Нет, кажется. Хотел изуродовать.
— Это очень понятно: хорошенькие мальчики не понимают, что в этом женщина умней мужчины. Нам нужно кое-что помимо красивенького личика.
Перед Сусанной я делаю вид, что встретила новость с легкостью, однако в душе содрогнулась: тревожит и то, что эта смерть должна тесней связать с Есениным Галю. Но страшней другое: что новым грузом войдет в его сознание помысел о самоубийстве. Помысел, угаданный мною с первых же дней зародившейся дружбы, когда Есенин чудился мне идущим по канату.
Мне хотелось выяснить точнее: когда «Галин муж» кидался на Сергея — в тот ли день, когда мой настойчивый звонок прогнал «дурного гостя»? Или же (что более вероятно), он приходил еще раз («наш разговор не кончен»). Выяснить тогда не удалось. А в дальнейшем Есенин, видно, твердо убедил себя и Галю, что они не в ответе за... чужие «грехи перед партийной совестью».
ГРОЗИТ СЛЕПОТА
Врачи, по словам Есенина, любят его припугнуть: что только ему ни грозит, если не бросит пить! Давно ли он объяснял мне, что его изнутри «собаки грызут» (и мне он рисовался тем спартанским мальчиком с лисенком за пазухой). Сегодня новое: грозит слепота! Он это объясняет мне у себя в Богословском, с глазу на глаз. Говорю:
— Я, конечно же, тебя не брошу тогда — если ты меня сам не отстранишь — и мои глаза станут твоими глазами... Но только...
— Только — что?
— Для меня это будет запоздалым счастьем, а я не желаю строить свое счастье на твоей беде.
Нет, разговор этот нечто вроде внутреннего монолога в фильме. На деле я стараюсь успокоить Сергея. Врачи преувеличивают опасность, не так страшен черт, как его малюют. И все в ваших руках: бросите пить — сохраните и глаза, и печень, и рассудок. И не время ли вам нацепить очки? Что, неохота — красоту попортит? Вы, Сереженька, изрядная кокетка. Удалось-таки рассмешить и оторвать от непрошеных мыслей о подстерегающей слепоте. Я еще добавила: «Если впрямь потеряете зрение, как поэт Козлов, десяток женщин передерутся за честь и право заменять вам глаза! И вы остановите выбор, верно, на Жене Лившиц, меня отстраните, мол, ну ее — поэтесса!»
А он уже и думать забыл о врачах с их антиалкогольными хлопотами. Заводит речь о поэзии.
Между прочим, ему и себе в успокоение, я подчеркивала, что не такой уж он пропойца, пьет не водку, вино — и по три-четыре дня на неделе совсем бывает трезв — тогда и работает!
Это не в утешение говорилось — так оно и было. Весь двадцатый и двадцать первый год Сергей Есенин пил умеренно, куда меньше, чем очень многие его друзья-приятели. Возможно, это была самая трезвая полоса в его к жизни, считая со времени создания «Ордена имажинистов».
«ПО ВПЕЧАТЛЕНИЮ»
Богословский переулок. Поздний вечер. Год двадцать первый — или начало двадцать второго? Мы сидим вдвоем. Разговор об Анатолии и его Никритиной.
— Занятно,— говорю я,— давно поженились, а и на людях жмутся ненасытно друг к дружке, точно двое любовников, которым негде запереться от чужого глаза. Он-то ей предан безраздельно, а она? По-настоящему любит?
— Она любит то, что ей полезно,— отвечает Есенин. Но это прозвучало не в осуждение: скорей, сказала б я, наставительно. Мне, что ли, в назидание? Вот и недавно он мне сказал: «Замуж надо выходить за богатого». А я, сама не знаю, почему,— с жестокой и несправедливой убежденностью очень молодого суждения — объявляю:
— Гнусно, когда мужчина бьет женщину. Но француженок надо бить — слишком рассчетливы. И вашу Никритину надо бить. Как француженок. Она в душе меркантильна.
Сергей глядит на меня пытливо.
— Вы же еле обменялись с ней двумя словами. И так говорите... неужели просто по впечатлению?
А взгляд радостный и довольный. За его словами звучит: «Ну и молодчина».
— Просто по впечатлению? — повторяет он. Мне в похвалу!