О, Скворец! Нараставший душевный спазм ослабил холодные пальцы. Как он там говорил? Вот дурак, какую женщину упустил? Она повторила эти слова про себя несколько раз, и холодные пальцы почти разжались. Она вышла в пустой кабинет и, повторяя утешительное заклинание одними губами, отыскала на мобильнике номер Скворца. У них там, кажется, с Питером два часа разницы, еще не поздно.
Скворец долго не брал трубку, у нее уже начала нарастать тревога, что она так и останется без дозы.
— Да, слушаю…
Голос почему-то женский, простуженный… И какой-то — раздавленный, что ли?..
К нему же какая-то тетка ходила заниматься хозяйством…
— Будьте добры Скворцова, — она вдруг забыла, как его зовут.
— Он умер… И рыдания.
— Извините, — похолодев, залепетала она, — я его одноклассница, а как это случилось, почему?!.
— Инсульт… — и новые рыдания.
— Может быть, нужна какая-то помощь, деньги?..
— Да нет, ничего не нужно, спасибо, — и снова рыдания, конца которых она уже не стала дожидаться — извинилась, но вряд ли в Акдале ее слышали.
Она так и не узнала, кто с ней говорил.
После третьего надрубленного прямоугольничка донормила она все-таки отключилась, но ее словно подбросило, когда под шестипудовой тушей Егора просела набок их широченная кровать. Сейчас полезет, с ненавистью мелькнуло у нее в голове, когда она почувствовала на груди его шарящую руку…
— Оставь меня, мне противно, когда ты ко мне прикасаешься!!! — не закричала она, уже твердо решив не повторять ошибку Зои Космодемьянской, а вместо этого почти простонала: — Извини, у меня ужасно болит голова.
Про смерть Скворца она решила ему не говорить, ей казалось, она этим осквернит свое горе.
Она еще не решила, как ей себя вести, но уже поняла, что красоту должна искать сама. Вспомнилось вдруг, как в первую годовщину их свадьбы она разнеженно спросила у Егора: «А ты помнишь, какой сегодня день?» И он ответил: «Кровавое воскресенье?»
— У суслика болит головка? — промурлыкал Егор, и она в ответ прокричала:
— Не смей называть меня сусликом!!! Но прокричала только про себя.
Донормил, однако, продолжал действовать, и она вновь начала погружаться в смутные видения. И вдруг ее снова подбросило.
Кровать тряслась так, словно она мчалась по колдобинам, но, что было еще более ужасно, невидимый в полумраке, спальню заполнял страшным рыком какой-то огромный зверь. В совершенной невменяемости она безошибочно рванула шнурок торшера и увидела, что Егор сидит на кровати и колотит кулаком по волосатым золотящимся ногам. И, выпучив глаза, рычит, рычит…
СВИДАНИЕ
С
КВАЗИМОДО
Страх за Егора она почувствовала только тогда, когда его лицо обрело такую же фиолетовую одутловатость, как у Скворца. А до этого в ней нарастало только уважение. Судороги схватывали Егора во сне примерно раз в час, и он ставил будильник на каждые сорок минут, чтобы их опередить. Затем вставал, растирал икры, делал несколько глотков воды и снова ложился. Но чтобы ей не мешать, снова съехал в отдельную спальню — комнат, слава богу, хватало — и ни разу не пожаловался ни единым словом: замученный, неделями катастрофически недосыпающий, он утром принимал холодный душ и ехал по делам. Никакие ультразвуки и электрофорезы, никакие таблетки калия-магния и прочей физхимии, в которой он разбирался получше докторов, не помогали, и однажды она сдуру рассказала Егору про одного пловца, носившего при себе нож, чтобы уколами разгонять судороги. И наутро увидела на выглядывающих из-под халата толстенных Егоровых икрах множество воспаленных ранок, иных с потеками засохшей крови.
— Ты с ума сошел! — ужаснулась она. — Ты же гангрену можешь себе устроить!
Хочешь, чтобы тебе их ампутировали?..
И Егор вдруг кивнул с мрачнейшей серьезностью:
— А хорошо бы….
Но обмерла она по-настоящему, только когда заставила его измерить давление. Если он не начнет спать, дело может кончиться…
Она не позволяла себе додумывать, но фиолетовое лицо Скворца отогнать было невозможно. А заодно и подловатые, но ответственные опасеньица, на что они с Егорушкой будут жить, если, упаси бог, с Егором что-то случится. Сама-то она на свою зарплату в судебке как-нибудь протянет, но Егорушку-то прочат в аспирантуру, он тоже пошел по отцовской физхимии, и уж так бы хотелось оторвать его от отцовской водки…
Она и сама замучилась за эти месяцы и по отношению к егоровской кольцегубой потаскушке уже не испытывала ни ненависти, ни отвращения: да пусть себе трахает кого хочет, только бы оставался жив и здоров.