— Федя… — Почему-то удивленно сказала: — Вот вы какой!
А всего-то прошло пятнадцать дней, всего пятнадцать! И приехала от тетки из Одессы, не с фронта.
Но все сразу стало необычным. Необычно шумен вокзал, необычно криклива и радостна толпа — смеются, обнимаются, целуются, плачут от счастья, дарят цветы. И пришла в голову мысль: удивительное место — вокзальный перрон, на нем с каждым приходящим поездом — людской праздник. Великое счастье встретить близкого!
Оля охнула, войдя в столовую:
— Начал!
Он того-то и ждал, к этому-то много дней и готовился.
У порога лежали босоножки. Оля тут же надела их, раздался знакомый стук по комнатам.
Федор по привычке протянул руку к календарю и опустил — пусть висит. Нет нужды торопить время.
Утром пили чай у начатой картины. Оля еще не могла прийти в себя. С Ольги Дмитриевны сошло праздничное настроение — на лице привычное спокойно-суровое выражение, она уже мысленно была на работе. Темный облегающий костюм, глухая белая блузка до подбородка, застегнута каждая пуговица — так одеваются педантичные старые девы или женщины-службисты, заменившие наряды раз и навсегда принятой формой.
Оля радовалась, что Федор много сделал. Ольга Дмитриевна прервала ее:
— Ему бы следовало сделать небольшие каникулы. Говорю как врач.
— Он и правда плохо выглядит, — упавшим голосом согласилась Оля.
— Бросьте на время и отдохните.
— Не могу, — ответил Федор.
— Почему?
— Буду сходить с ума.
Ольга Дмитриевна осуждающе покачала головой:
— Сколько энергии, сколько сил растрачивается людьми и…
— И?.. — насторожилась Оля.
— И для чего?
— Но разве это не важно, не нужно? — возмутилась Оля.
— Сейчас? В наши дни?.. Сомневаюсь. Если б эта упорство направить на другое…
— Например, пахать землю, — подсказал Федор. — Это мне уже говорил мой отец.
— Он, наверно, не так уж далек от истины…
— Мама! Свою-то работу ты не считаешь бесполезной?
— Моя работа… Нас много, но нас не хватает, мы выбиваемся из сил, лечим, лечим, а болезней не убывает. Вот бы куда бросить силы! Мне порой кажется, что вот уж без малого тридцать лет я отчаянно сражаюсь с гидрой, срезаю ей головы, а они растут. А почему? Да потому, что люди нередко живут еще по пяти человек в комнатушках на шести квадратных метрах. Отсюда — грязь, анемия, неврастения, пьянство, травмы при драках. Жизненно необходимого нет. А полные сил, с избыточной энергией члены общества, получившие высшее образование, или совсем не производят никаких ценностей, или, простите, вроде вас производят ценности эфемерные. Ваш отец говорит — пахать землю?.. Нет, быть агрономом — инженером, техником, ученым-экспериментатором! Великий отряд интеллигенции, творящей то, что практически нужно сейчас, сегодня. Вот тогда-то придет быстрее тот день, когда, как хлеб, как воздух, понадобятся ваши картины. А пока… Пока рано… Вы создаете самолет, когда еще не изобретен ткацкий станок. Берегитесь! Время мстит торопливым.
Ольга Дмитриевна отодвинула от себя пустую чашку, собиралась уже подняться из-за стола. Но Федор переспросил:
— Великий отряд, служащий народу?
— Да, служащий, да, сгорающий для него, да, отряд образованных людей, понимающий насущные задачи и решающий их.
— Как он велик, этот отряд?
— Чем больше, тем лучше.
— А все-таки — максимально? На двести миллионов населения — сколько вы прикидываете?
— Десять миллионов, двадцать… Не знаю.
— Значит, один человек будет понимать задачи, решать их, а десять или двадцать — не понимать?
— Их дело — заставить других в конце концов понять.
— Ага, понять! Тогда почему вы отвергаете искусство? Язык искусства — что может быть впечатлительней, ярче, действенней? Самые логические, самые умные, но отвлеченные высказывания не смогут идти в сравнение по силе воздействия. Вы отсылаете искусство в прекрасное будущее, а оно, пожалуй, нужней нам — сегодня.
— Ну как, мама? — спросила Оля, с ласковой ехидцей заглядывая ей в глаза.
Ольга Дмитриевна помолчала.
— Заставить понять… — повторила она. — Заставить… можно только через что-то материальное. В моем отделении нянечка ворует обеды у больных, я ее пробовала воспитывать. А она получает такую мизерную зарплату, так изворачивается, чтобы свести концы с концами, что не так-то легко ее воспитывать — сам воспитатель поставлен в сомнительное положение. Прежде чем воспитывать, все-таки надо накормить человека, одеть, обуть, поместить в приличное жилье. А ваше искусство этого не дает. Невольно вспомнишь пословицу: «Сухая ложка рот дерет».