Голос сошел на нет. Паралич чувств у Олвина постепенно проходил, и он снова становился самим собой. Он с удивлением обнаружил, что солнце опустилось за деревья, а небо на востоке уже напоминало о наступлении ночи. Олвин понял, что слегка дрожит — не от первого встречного холодка, а от благоговения и изумления перед всем тем, что ему довелось узнать. Ему вдруг остро захотелось снова увидеть своих друзей, снова оказаться среди знакомого окружения Диаспара.
— Я должен вернуться, — сказал он. — Хедрон… мои родители… они будут меня ждать…
Сирэйнис задумчиво посмотрела на него.
— Боюсь, что это не так просто, — проговорила она.
— Что вы имеете в виду? — спросил Олвин. — Разве машина, которая привезла меня сюда, не в состоянии отправить и обратно?
Сирэйнис, похоже, почувствовала некоторую Неловкость.
— Если вы вернетесь в Диаспар, то о нашем существовании узнает весь город. Даже если вы обещаете никому не рассказывать, вы все равно не сможете сохранить наше существование в тайне.
— А зачем хранить его в тайне? — удивился Олвин. — Я уверен, что для обоих наших народов будет только хорошо, если они снова смогут встретиться и начать сосуществовать…
Сирэйнис, казалось, была чем-то недовольна:
— Мы так не считаем. Стоит воротам открыться, как нашу землю наводнят праздные, любопытствующие искатели сенсаций…
— Это не так! — возразил Олвин. — Я убежден, что во всем Диаспаре не найдется ни одного человека, который бы покинул город — если б даже и захотел, даже если бы он знал, что ему есть куда направляться. Если вы разрешите мне вернуться, на Лизе это никак не скажется…
— Это не мое решение, — объяснила Сирэйнис. — И вы недооцениваете возможностей и сил человеческого сознания, если полагаете, что барьеры, держащие жителей Диаспара в границах города, невозможно устранить. Тем не менее у нас нет ни малейшего желания задерживать вас здесь против вашей воли, но если вы собираетесь вернуться домой, мы будем вынуждены стереть из вашей памяти все воспоминания о нашей земле.
Перед Олвином стоял выбор, который он отказывался делать. Ему хотелось исследовать Лиз, узнать все его тайны, открыть те стороны, которыми он отличался от его родины, но в то же самое время он был преисполнен решимости возвратиться в Диаспар, чтобы и доказать своим друзьям, что он вовсе не праздный мечтатель.
— Вы, конечно, не ожидаете, что я приму решение немедленно, — сказал он. — Не могу ли, прежде чем сделать выбор, немного познакомиться с вашей страной?
— Ну, конечно, — немедленно отозвалась Сирэйнис. — Оставайтесь у нас столько, сколько захочется, и в конце концов вы сможете все же вернуться в Диаспар, если не передумаете. Но если бы вы приняли решение в течение следующих нескольких дней, это бы упростило дело. Вам ведь не хочется, чтобы ваши друзья волновались, а чем дольше вы у нас пробудете, тем труднее для нас будет сделать соответствующие поправки.
Это Олвин мог оценить. Ему бы только хотелось знать, что это за «поправки». По всей вероятности, кто-то из Лиза войдет в контакт с Хедроном — о чем Шут и подозревать не будет, — и займется его сознанием. Сам факт отсутствия Олвина скрыт быть не может, но вот информация, которую они с Хедроном обнаружили, окажется уничтожена. И по мере того, как будут проходить столетия, имя Олвина станет в один ряд с именами тех Неповторимых, которые загадочным образом исчезли без следа и были забыты.
Здесь было множество тайн, и он, похоже, совсем не приблизился к разгадке хотя бы одной из них. Не было ли какой-то цепи за этими странными односторонними отношениями Лиза и Диаспара, или же это просто проявлялась некая историческая случайность? Кто и что были эти Неповторимые, и если жители Лиза могли проникать в Диаспар, то почему же тогда они не отключили те цепи Хранилищ Памяти, где содержалась информация, дающая ключ к их обнаружению? Это был, видимо, единственный вопрос, на который Олвин мог дать более или менее правдоподобный ответ. Центральный Компьютер оказался слишком неподатливым для такого рода шуток, и вряд ли даже с помощью самых тонких приемов парапсихологии можно было подобрать к нему отмычку.