Мелкие бисеринки пота блестели у него на лбу, лицо было мертвенно-бледным.
— О-ох, — довольно проворковала миссис Бойнтон и тут почувствовала на себе пытливый взгляд Надин. В глазах старухи сразу отразилась злоба.
— Я все утро не вижу мистера Коупа. Куда он делся? — спросила она.
Надин опустила веки.
— Право, не знаю, — произнесла она своим безмятежным голосом. — Я тоже сегодня его не видела.
— Он мне нравится, — сказала миссис Бойнтон. — И даже очень. Нам надо почаще с ним видеться. Ты ведь будешь довольна, верно?
— Да, — ответила Надин, — мне он тоже очень нравится.
— Что это с Ленноксом? Он в последнее время какой-то квелый. Вы часом не поссорились?
— Да нет. С чего бы нам ссориться?
— Я просто спросила. Между мужем и женой случаются раздоры. Может, вам следовало бы пожить отдельно от нас?
Надин промолчала.
— Что ж ты не отвечаешь? Ты бы хотела?
Надин, улыбнувшись, покачала головой:
— Главное — этого не хотите вы, мама.
Старуха заморгала и, задыхаясь от злобы, выпалила:
— Ты всегда была против меня!
— Мне очень жаль, что вы так считаете, — ровным голосом ответила невестка.
Морщинистые пальцы крепче стиснули рукоять трости. Лицо старухи заметно покраснело. И уже совсем другим тоном она попросила:
— Я забыла свои капли. Поди принеси, Надин.
— Да, конечно.
Надин встала и направилась к лифту. Миссис Бойнтон пристально глядела ей вслед. Рэймонд с понурым видом сидел рядом с ней на стуле, в глазах его отражались безысходность и страдание.
Выйдя из лифта, Надин пошла по коридору. Вот их номер. Леннокс сидел у окна с книгой в руках, но, похоже, не читал ее.
— Привет, Надин, — сказал он, вставая.
— Я пришла за каплями. Твоя мама забыла их.
Она прошла в спальню миссис Бойнтон и, взяв пузырек с лекарством, аккуратно накапала в мензурку нужную дозу, потом долила водой. Возвращаясь назад, она остановилась:
— Леннокс!
Но он будто не слышал, словно ее оклик добирался до его ушей каким-то долгим, окольным путем.
— Ой, прости, — наконец пробормотал он. — Ты что-то хотела мне сказать?
Надин осторожно поставила на стол мензурку и подошла к мужу.
— Леннокс, посмотри, какое солнце. Как все радуются… Мы тоже могли бы быть там, в гуще жизни, а не глазеть на нее из окна.
Леннокс опять ответил не сразу:
— Я не понял… Тебе хочется пойти прогуляться?
— Да, да, я хочу уйти, — страстно проговорила Надин, — вместе с тобой — туда, где светит солнце, туда, где жизнь… Я там хочу жить — вдвоем с тобою.
Он отпрянул, вжавшись в спинку стула.
— Надин, милая… Ну зачем ты опять об этом…
— Затем… Я хочу, чтобы мы начали самостоятельную жизнь.
— Это невозможно. У нас нет денег.
— Заработаем.
— Как? Что мы умеем? Я ничему не учился. Тысячи людей… знающих, квалифицированных… не могут найти сейчас работу. Нет, у нас ничего не получится!
— Я буду работать за двоих.
— Милая, это невозможно — ты ведь даже не закончила свои курсы медсестер.
— Невозможно жить так, как мы с тобой сейчас живем.
— Ну что ты говоришь! Мама так к нам добра. Мы абсолютно ни в чем не нуждаемся…
— Ни в чем, кроме свободы! Леннокс, давай уедем… Сегодня же.
— Ты, по-моему, сошла с ума.
— Ничего подобного, я-то как раз в здравом уме. Я хочу жить на воле, при ярком свете солнца, который нарочно закрывает от нас эта фурия. Ей нравится нас мучить.
— Мама действительно несколько деспотична.
— Твоя мать — сумасшедшая! Пойми ты наконец!
— Это неправда, — мягко возразил он. — У нее ясная голова, и, уверяю тебя, она даст фору любому бизнесмену.
— Об этом я не говорю…
— Не надо горячиться, Надин, она ведь не будет жить вечно. Она стара, и у нее прескверное здоровье. После ее смерти отцовские деньги достанутся нам, каждому своя доля. Ты же помнишь, она читала нам завещание…
— К тому времени, когда она умрет, — ответила Надин, — будет уже слишком поздно.
— Поздно что?
— Стать счастливыми.
— Слишком поздно, чтобы стать счастливыми, — задумчиво пробормотал Леннокс. Он внезапно вздрогнул.
Надин положила ему на плечо руку.
— Леннокс, я люблю тебя. Я борюсь за тебя с твоей матерью. На чьей ты стороне — на ее или на моей?
— На твоей… конечно, на твоей!