— Оставьте его, — приказал Бейнтон. — Я не хочу, чтобы вы красовались перед всеми соседями в этом платье. Они могут не знать, что вы под ним не голая.
— В это время все мои соседи уже спят.
Сара вышла из экипажа в наброшенном на плечи пиджаке. Он был прав, сомневаясь в разумности путешествия по Лондону в таком наряде, особенно учитывая, куда она направлялась. Ей снова захотелось, чтобы на ней были туфли. Путь предстоял долгий.
Но сейчас нужно было избавиться от непереносимого, раздражающего присутствия Бейнтона.
— Большое вам спасибо, ваша светлость, за спасение и приятную поездку, — сказала она как можно любезнее, но это оказалось совершенно напрасно, потому что экипаж был пуст — герцог вышел через вторую дверь и обходил его с другой стороны, чтобы подойти к ней.
Полностью одетый Бейнтон производил грозное впечатление.
Однако в одной рубашке, парчовом жилете и без шляпы, особенно в тусклом свете фонаря из экипажа, герцог был совершенно другим. Он казался расслабленным и спокойным. Вполне спокойным — тогда как ее нервы, натянутые после происшествий сегодняшней ночи, казалось, вот-вот порвутся, словно струны скрипки, которую слишком нещадно эксплуатировали.
— Куда это вы идете? — требовательно спросила Сара.
— Проводить вас до двери, — ответил Бейнтон.
— Не нужно. До нее всего пара шагов. Спокойной ночи, ваша светлость. Благодарю вас за помощь. Идите же.
Он остановился в футе от нее.
— Я не уйду, пока не увижу, что вы благополучно вошли в дом.
Сара вздернула подбородок.
— Знаю я ваши уловки. «Войти в дом», говорите?
Герцог нахмурился.
— Что еще, по-вашему, я могу подразумевать?
Она наклонила голову и выразительно посмотрела на выпуклость между его бедер.
Напряжение в паху Гэвин почувствовал с первой секунды появления Сары Петтиджон на сцене, и оно не проходило.
Хуже всего было в экипаже. Каждый ее жест, дыхание, надменное вздергивание подбородка, возмущенно поднятая бровь, мельчайшие движения губ вызывали это напряжение. Даже сам факт того, что он увез ее от этих преследователей, заставлял кровь в его венах напряженно пульсировать. Когда она смело коснулась его рукой, он чуть было не допустил оплошность.
Однако он был не из тех, кто поддается импульсу.
Он был герцогом Бейнтоном. И у него была стальная воля. Он контролировал себя. Он поступал только благородно и как подобает, хотя ему очень хотелось взять ее на руки и уткнуться лицом в нежные изгибы ее тела.
Разве она не понимает, что ей не нужно раздеваться донага и выступать в этом голом платье, чтобы мужчина ощутил первобытную страсть?
Все дело в ногах, решил он. Босые ноги и ступни. Разве может она не казаться такой слабой и беззащитной, когда он видит ее пальцы на ногах? А беззащитность Сары Петтиджон была очень притягательной. Ему хотелось взять ее на руки. Защитить ее.
Но она наверняка просто плюнула бы ему в лицо. Во всяком случае, благодарить бы не стала.
И потом, вне всякого сомнения, у миссис Петтиджон острый язычок. Он просто дурак, если забыл о том, насколько она независима. К черту все это.
— Я лишь провожу вас до двери — не дальше, — процедил он. — Я понимаю, насколько вам неприятно мое общество. Вам незачем бояться, что я на вас наброшусь.
С этими словами Гэвин двинулся в дому, но она осталась стоять.
Ну разумеется. Это было бы слишком просто.
Он обернулся.
— Вы идете?
— Я не нахожу вас неприятным, — ответила она.
Он моргнул, не понимая, о чем она, пока не вспомнил собственные гневные слова. Вскинув руку, он отмахнулся от ее возражения.
— Да, не нахожу, — настойчиво повторила она, подходя к нему. Форме ее глаз позавидовала бы кошка, а темные ресницы добавляли выразительности каждому их движению. Сейчас эти глаза смотрели прямо на него. — На самом деле я очень благодарна вам за сегодняшнее спасение…
Сара умолкла и даже подняла ладонь, как бы прерывая готовый сорваться с губ поток слов.
Переведя дыхание, она плотнее запахнулась в его пиджак и продолжила:
— Я не испытываю к вам неприязни. Я понимаю, что произвожу такое впечатление, но это объясняется моими недостатками, а не вашими, ваша светлость.
В те дни, когда они вместе преследовали ее племянницу, она редко произносила его титул, а если и делала это, то весьма нелюбезно.
И сейчас это насторожило Бейнтона, но в ее голосе звучало раскаяние. Или нечто похожее — насколько позволял ее самоуверенный характер.