- Хочешь ли ты выйти за меня замуж? - спросил он. - Или у тебя есть кто-нибудь?
- Нет, по-настоящему нет.
- Так ты согласна?
- Да, - ответила она. - Но ведь ты не собираешься объявлять о нашей помолвке прямо сейчас?
- Нет. Нам, наверно, надо вести себя разумно. Отправляйся в это путешествие, а через два месяца посмотрим, не разлюбила ли ты меня.
- А ты любишь меня? - спросила она. - Ты ведь этого не сказал.
- Я люблю тебя, - ответил он. - И ты первая, кому я это говорю в течение последних - сейчас тысяча девятьсот двадцать пятый - восьми лет. Ты мне веришь?
- Пожалуй, - ответила она. - Восемь лет. Значит, с тысяча девятьсот семнадцатого года. С войны?
- Да.
- А что тогда произошло?
- Она была замужем, - ответил он.
- Вы все еще встречаетесь?
- Последние два года нет. Она сейчас на Филиппинах. Ее муж служит в армии, и у них трое детей. Все давно кончено.
- Ты женился бы на мне, если бы у меня уже был мужчина?
- Не знаю. Честно, не знаю. Я не поэтому спросил тебя. Я хотел знать, потому что... Хочешь знать правду?
- Конечно.
- Если бы у тебя уже кто-нибудь был, я предложил бы тебе провести со мною ночь.
- И тогда ты, вероятно, не предложил бы мне стать твоей женой?
- Возможно. Не знаю. Но сейчас я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Хорошо? Смотри не влюбись там в какого-нибудь француза.
- Не влюблюсь. Я даже жалею, что мне нужно ехать, но понимаю, что это необходимо. - Она говорила трагическим шепотом.
- Почему?
- По очень простой причине. У меня есть своя теория. Я всегда говорила себе, что, когда полюблю так, что мне захочется выйти за этого человека замуж, прежде чем объявлять о помолвке, я стану с ним близка, потом некоторое время мы будем помолвлены и сразу же поженимся.
- Это означает, что ты ни разу в жизни не была влюблена.
- Нет, вовсе это не так. Не совсем так. Просто я не была влюблена с тех пор, как приняла это решение. С тех пор, как узнала кое-что про любовь. Господи! Эти часы правильные?
- Спешат на несколько минут.
- На сколько?
- Не знаю.
- Господи, ты понимаешь, который сейчас час, даже если они спешат на полчаса? Нам пора возвращаться. Мне ужасно не хочется, но прошу тебя, милый.
- Хорошо, - согласился он.
На полдороге в город ей на память пришло нечто такое, что заставило ее ахнуть, съежиться, почувствовать себя глубоко несчастной. Самая беда была в том, что об атом предстояло сейчас же сказать ему.
- Джо, милый, - начала она.
- Да?
- Я только что вспомнила ужасную вещь. Черт бы все побрал. Ах, если бы люди...
- В чем дело?
- Мы не сможем встретиться завтра вечером.
- Почему? Что-нибудь уже нельзя отменить?
- Нельзя. Мне следовало предупредить тебя об этом, но я не знала, что мы... Я хотела... А мы... Из Гиббсвилла приезжают проводить меня.
- Кто? Как его зовут?
- Он не один. С ним...
- Кто? Я его знаю?
- Возможно. Джулиан Инглиш. И с ним Огдены. По-моему, ты их знаешь.
- Фрогги? Конечно. Мы и с Инглишем раза два встречались. Он учится в колледже, да?
- Нет. Уже кончил.
- А ты в него не влюблена? Нет? Он ведь малый так себе. Жульничает, когда играет в карты. Увлекается наркотиками.
- Неправда! - воскликнула она. - Ничего подобного. Вот пьет он, пожалуй, больше, чем следует.
- Неужели ты не понимаешь, что я шучу, дорогая? Я ничего про него не знаю. Встреть я его, я не уверен, узнал бы я его. Наверное, все же узнал... Надеюсь, ты не влюблена в него?
- Я влюблена в тебя. Я в самом деле люблю тебя. И поэтому-то мне так неприятно. Хорошо, если бы ты смог быть с нами завтра, в мой последний вечер перед отъездом. Но мне кажется, что этого делать не стоит.
- Конечно, не стоит. Мистеру Инглишу может не понравиться.
- Не в этом дело. Я думаю не только о нем. Джин и Фрогги едут из Гиббсвилла в Нью-Йорк, специально чтобы проводить меня, и мы собирались как следует кутнуть завтра вечером. Сейчас меня это ничуть не радует, но отменить их приезд уже поздно.
- Да, черт побери, ты права. Ты исчезаешь как призрак, которого, может, и вовсе не было.
- Будешь мне писать?
- Ежедневно. Вандомская площадь, четырнадцать.
- Откуда ты знаешь?
- Знаю. Потому что из двух туристических фирм ты должна была выбрать "Морган-Харджес", а не "Америкэн экспресс". Я буду писать каждый день, а по субботам телеграфировать. А что я получу взамен? Почтовую открытку, которую мне было бы стыдно показать собственной матери, шарф от "Либерти" и, быть может, данхиловскую зажигалку.
Они остановились и купили в аптеке расческу, чтобы она могла войти в "Коммодор", где остановилась вместе с Либ Мак-Крири и Из Стэннард, ее соученицами по Брин-Мору, которые отправлялись в путешествие вместе с ней. Как только автомобиль подъехал к тротуару, ветерок исчез, появилась жара, все кругом опять стало раздражать, и ей хотелось вернуться к себе в номер и лечь в ванну. Прощание их было несколько поспешным, и она не испытала никакого удовольствия, ибо чувствовала, что выглядит как страх божий.
Именно об этом он и упомянул в одном из своих первых писем. Он вынужден был оставаться в Нью-Йорке, сидеть в жаре, в то время как она наслаждалась прохладой на борту парохода и чувствовала себя человеком. Ее письма были пылкими, радостными, ласковыми, полными новой и внезапной любви. Вместе с ней плыли Николае Мэррей Батлер, Энн Морган, Эдди Кантор, Дженевьев Тобин и Джозеф И.Уайденер. Слова "интересно, люблю ли я его" были как припев так часто она их произносила, - и она то и дело напевала про себя: "Интересно - интересно".
- Кого? Джо Уайденера? - спрашивала Либ.
- Его тоже зовут Джо.
- Джо Инглиша, который тебя провожал?
- Его зовут Джу. Джу - сокращенно от Джулиан.
- Кого же тогда?
- Ты его не знаешь, - отвечала Кэролайн.
- Нет, знаю. Это тот молодой человек, что привез тебя в отель в жутком виде.
- Именно.
Его письма, однако, не соответствовали ее настроению. В них проглядывали недовольство и раздражение, и, хотя она с жадностью перечитывала строки со словами любви, тем не менее вынуждена была честно признаться самой себе, что они больше похожи на постскриптум. Она оправдывала это жарой, царившей в Нью-Йорке и Рединге, и жалела его, о чем и писала в своих ответах. Всю ее первую поездку в Европу он был единственным человеком, по ком она скучала, с кем ей хотелось делить радость открытия новых стран. Она очень скучала по нему. А потом пришло письмо, которое испортило ее путешествие или, по крайней мере, разделило его на две части. Он исписал много страниц, но все это сводилось к тому, что много времени спустя она признала справедливым: "По правде говоря, моя дорогая, судьба свела нас вместе, и та же судьба разлучила вечером накануне твоего отплытия. Этим людям предначертано было приехать и забрать тебя у меня в тот вечер. Мне кажется, что, не будь их, ты бы применила на практике ту теорию, о которой рассуждала во время нашего купания. Но они приехали, правда? А поскольку так случилось, ты уехала, не применив своей теории на практике, а я после этого осложнил возникшую между нами ситуацию связью с другой девушкой. Поэтому, мне кажется, мы должны расстаться. Я чувствую себя ужасно..."