"Люди должны претерпеть движение сюда и обратно. Все, что они приобретают, — это зрелось. Продолжай, Глостер. И это верно." Я теперь оказался лицом к лицу с реальностью, и не было теории, которая могла бы поддержать меня в той ответственности, которую я на себя взял. Я осознавал разницу между опытом и зрелостью. Эдгар, окруженный слабыми, слепыми и сумасшедшими, хотя и молодыми людьми, единственный, кто обладает зрелой душой в трагедии, и за ним остается последнее слово. Гурджиевские слова, обращенные ко мне в 1923 году: «У тебя слишком много знания, но без Бытия знание бесполезно", — вернулись ко мне. Мне было сорок восемь лет, и, согласно видению, бывшему мне на Скутарском кладбище, я не достигну своего истинного предназначения, пока мне не исполнится шестьдесят лет, и это будет только начало.
Истинное предназначение или неистинное, но пути назад не было, и летом 1945 года работа в Парк Студио достигла огромной интенсивности. В то время мы регулярно трудились в саду Примрозы Кодрингтон. Вокруг были пышные сады, некогда окружавшие дома, разрушенные бомбами на Ословской площади. Мы купили кур и выращивали овощи. Частые встречи, совместный тяжелый труд, на фоне мира, пришедшего в Лондон по окончании войны с немцами, вызывали во всех нас чувство обновления, новой и полной надежд жизни, распространения и процветания работы. Но несмотря на то что внешне дела шли хорошо, я втайне тревожился, недоумевая, куда все это может меня завести.
В конце июля с группой в тридцать пять человек я отправился в третий и последний поход в Лэнгдал. Хотя война с Германией окончилась, японцы, казалось, были обречены сражаться до худшего и горького конца. Один из членов нашей группы был участником Потсдамской конференции в июле 1945 года. Он приехал на семинар с мрачными прогнозами насчет России, которые подтверждали все предсказания Успенского. Мы сожгли все мосты общения со Сталиным, и всякая надежда на дружеские отношения после войны была потеряна.
На четвертый день нашего пребывания в Лэнгдале пришло сообщение о сбрасывании атомной бомбы на Хиросиму. Я был буквально раздавлен. Я имел некоторое представление об атомных исследованиях. Я отказывался верить, что это реализовано на практике. В одной из публичных лекций о будущем угля я опрометчиво заявил, что расщепление атомного ядра столь же неуловимо, сколь незаметна игла в стоге сена. Мое нежелание поверить в эту возможность проистекало из более глубокого неприятия того будущего, которое ожидало человечество.
И вот оно настало. Ужасные следствия этого события открывались мне по мере того, как я слушал утренние сообщения по радио. На наших глазах приходил конец целой эпохе, которая продолжалась два с половиной тысячелетия — эпохе разума и уверенности в человеческой мудрости. С этого времени хозяином человеческой судьбы становилось безумие. Так было, я хорошо это понимал, но не мог поверить, что не оставалось надежды на спасение, не оставалось выхода.
Раздумывая над всем этим, я шел среди вереска и орляка, как вдруг значение нашей работы предстало передо мной в новом свете. Она станет предшественницей тех действий на земле, которые смогут противостоять ужасающим последствиям атомной бомбы. Я сказал об этом собравшейся группе, шаг за шагом разворачивая перед ними события, случившиеся в мире в этом веке. Я сказал, что уверен, что через десять-пятнадцать лет, а к середине девяностых уж точно, в мире проявится воздействие той великой работы, фрагмент которой мы видим сегодня. Наша задача — подготовиться. До этой поры наше Учение было скрыто и известно лишь единицам. Пришло время сделать его всеобщим достоянием. Настанет момент, когда главной потребностью станут люди, способные обучать остальных. Наша задача сейчас- научиться работать группой, и я надеялся, что мы займемся этим по возвращении в Лондон.
Наше пребывание в Лэнгхалле вовсе не было мрачным, как это может показаться из моего описания. Это был наш первый послевоенный выезд. В городах еще действовала карточная система на получение продуктов питания, но на отдаленных фермах это осталось только на бумаге. Джордж Корнелиус, имевший репутацию человека, могущего достать все что угодно, ухитрился купить целого ягненка. Мы зажарили его целиком и устроили настоящее пиршество в холмах в один из тех чудесных пасмурных дней, которые столь привлекательны в стране озер. Конец войне, конец старому режиму, мы с уверенностью смотрели в будущее, верили, что приобретем Кумб Спрингс и начнется новая эра.