Я чувствовал, что решение распространять книгу обычным коммерческим путем было предательством по отношению к нему. Циркулярное письмо, написанное мной под его диктовку в январе 1949 года в Чайлдсе, собрало достаточно денег, чтобы отпечатать тысячи экземпляров и распространять их бесплатно. Здравый смысл возражал мне, что никто не станет читать книгу, доставшуюся ему за так. Но я продолжал чувствовать, что ее следовало бы сделать более доступной. Казалось, напротив, к «Баалзебубу» относятся как к невыносимому старому родственнику, которого лучше держать подальше от людских глаз. Это отдаляло меня от тех, кто не разделял моих чувств.
Причины отделения, разумеется, были и во мне. Со мной всегда было трудно работать. Мою привычку соглашаться, а потом делать по-своему, могли вынести лишь те, кто привык ценить даже крупицу золота, найденную в куче отбросов. Во имя единства я шел на реальные жертвы, а потом одним словом мог уничтожить все взаимопонимание, достигавшееся последовательностью действий, которой я соглашался придерживаться. Еще в школе наш классный руководитель в шестом классе качал головой, глядя на меня, и изрекал: «Лучше подчиниться, чем пожертвовать, и выслушать, чем вбить себе в голову». Больше сорока лет прошло, а я все еще не усвоил урока.
В это время в моей жизни вновь появилась Элизабет Майял, теперь Элизабет Говард, со своими двумя сыновьями, Джорджем и Вильямом. После смерти Гурджиева она осталась во Франции и только три года спустя решилась вернуться с детьми в Кумб Спрингс. Прошедшие годы никак не отразились на взаимопонимании, установившемся между нами в Париже. С тех пор как она впервые пришла на мою лекцию в конце войны, я был убежден, что наши судьбы связаны. Я полностью доверял ей, и наши взгляды на то, что действительно важно в жизни, совпадали.
В то время Элизабет чуждалась людей, что сбивало с толку тех, кто не мог разглядеть ее застенчивости. Острое чувство юмора, не без язвительных ноток, скрывало от людей ее человечность, и многие чувствовали себя неуютно и даже лишними в ее присутствии. С самой первой встречи моя жена полюбила ее общество, и мы много путешествовали вместе. Я не чувствовал противоречия между глубокой любовью к моей жене и той связью, которая установилась между мной и Элизабет. Будучи мужчиной, я не мог понять их и не знаю, не был ли я причиной страданий, о которых не догадывался.
Во время острой стадии болезни моей жены, когда с ней было совершенно невозможно общаться, Элизабет не оставляла нас своей поддержкой и утешением. На наших глазах глубинное осознание моей жены постепенно освобождалось от обычного сознания. Элизабет, так же, как и я, оценивала Эти изменения в терминах истинной и ложной сущности человека. То, что мы видели, было чудесно, но не загадочно. Возможно, многие из тех, кого признают больными и подвергают разрушительному лечению, являются временными каналами глубинной подсознательной мудрости человеческой души. Когда бы мне ни говорили о «невозможности общения» с больным человеком, я вспоминал свою жену. Однажды психиатр из социальной службы пришла к нам в дом, чтобы подписать заказ на инвалидную коляску в Министерство здравоохранения. Ее встретил весьма грубый прием моей жены, и, поспешно ретируясь, она говорила: «Редко же мне доводилось видеть таких, с которыми невозможно общаться. Вы уверены, что ей место дома?» Чтобы не показаться враждебным по отношению к восхитительному британскому здравоохранению, добавлю, что мы не смогли бы справиться с ней без великолепно обученных нянек и помощи сорока или пятидесяти человек, живших в Кумб. Я боюсь даже думать о том, что было бы, если бы мы жили в небольшом доме среди недоброжелательных соседей. К несчастью, то, что возможно сделать для одного человека, невозможно для многих.
Я должен вернуться к марту 1955 года, когда я получил приглашение от Поля Байдера, американского архитектора и бывшего ученика Гурджиева, погостить у него и его жены Маргарет в Багдаде, где они тогда жили. К тому времени жена моя оправилась настолько, что ее можно было без опаски оставить на короткое время и съездить на Восток. Я решил уехать недели на две и взять с собой Элизабет Говард, благо нам достались дешевые билеты.
Мы отправились в путь в ночь 11 мая, собираясь утром оказаться на Кипре, но были посажены в Бенгази, где несколько часов наслаждались звуками и запахами Африки. Только к вечеру мы добрались до Кипра и едва успели на самолет, отправлявшийся в Бейрут. Нас встречали друзья, Ромимунд фон Биссинг и его жена. Они сказали, что меня целый день ждет турецкий дервиш с посланием. Я поговорил с молодым человеком, он пригласил меня навестить его муршида, шейха Абдуллу Дагестанского, жившего в курдском квартале Дамаска. Я с сожалением ответил, что это невозможно, так как мы рано утром отправляемся в Багдад. Он не настаивал, но повторил, что шейх ждет меня.