Из-за семинаров в Кумб мы должны были совершить восхождение в начале сезона, когда снег еще не лег окончательно. Кроме того, у нас было всего два дня, потому что Жиль преподавал в школе проводников в Чамониксе и был свободен только по выходным. Погода стояла неустойчивая. Однако все складывалось так, словно небеса решили привести нас к вершине. Для того, чтобы привыкнуть к высоте, Жиль порекомендовал нам провести несколько дней на высоте 12 тысяч футов над уровнем моря, для чего мы отправились в Рефьюдж дю Тете Русс, ниже Агьюл дю Роше. Каждый день мы тренировались, прогуливаясь в полном снаряжении. Сезон только начался, и нам встретилось лишь два альпиниста. Нас сопровождали только горные вороны, кравшие пищу, которую мы клали на снег.
Только вернувшись, мы осознали причины, толкнувшие нас на эту затею. Три раза мы подвергались серьезной опасности. Нам пришлось пройти по рыхлому снегу в Агьюл дю Роше, и буквально через несколько мгновений после этого по нашим следам прошла лавина. Вскоре группа альпинистов впереди нас сдвинула обломок скалы, и мы едва избежали участи быть раздавленными. На спуске нас застиг страшный ураган, в котором погибли два итальянских альпиниста. Мы не сразу поняли, о чем говорят электрические разряды, исходящие от наших ледорубов, и едва избежали удара молнии.
Четверть часа в лучах сияющего солнца на вершине — награда, достаточная сама по себе, но значение опыта в целом я осознал после возвращения в Чамоникс, полуослепший от снега (темные очки я потерял на подъеме). Все тело болело, лежа на кровати, я спрашивал себя: не была ли вся затея бессмысленной бравадой. Пришедший ответ говорил о том, что было необходимо отдать себя на милость сил природы, чтобы, хотя бы на мгновение, осознать ничтожность человека перед лицом безразличной и хмурой Вселенной.
По возвращении в Лондон мы приняли участие в семинарах в Кумб Спрингс. Было положено хорошее начало в сооружении нового здания, но, чтобы завершить его к следующему июню, как мы хотели, требовалось огромное напряжение всех наших сил. Около трехсот человек собрались на недельную работу в Кумб. Это был грандиозный пример совместных усилий.
Некоторые из нас чувствовали и говорили, что в постройке есть жизнь и что она следует собственной конструкции. Она сообщила о своей форме умам архитекторов и привлекла требуемых специалистов. Моя роль по отношению к ней была выполнена. Она завершится сама и в свое время.
Глава 25
Опыт Субуда
Слухи о Субуде доходили до меня с 1955 года, но мне не приходило в голову связывать их с пророчествами, полученными во время моих путешествий. Человек, стоящий за этими слухами, Мохаммед Субух, оставался смутной фигурой до лета 1956. Я лично заинтересовался Субудом благодаря Ромимунду фон Блиссингу, у которого я останавливался на Кипре годом раньше. Приехав в Англию, он рассказал, что познакомился с посланником Мохаммеда Субуха, Хусейном Рофе, евреем, принявшим ислам. Он добавил, что понять Субуд нельзя без его духовной практики, называемой латиханом. Совсем недавно он прошел инициацию, и самые первые результаты были столь ошеломляющими, что, казалось, Субуд может решить все наши духовные проблемы.
В то время я безуспешно пытался пересмотреть «Драматическую Вселенную» и не хотел, чтобы меня отрывали. Однако я согласился навестить Рофе, когда он снимал квартиру в северной части Лондона. Он поразил меня свой необычайной образованностью и начитанностью, но его взгляды показались мне чересчур необычными. Он говорил о Субуде в виде восточных «историй с продолжением." Мне не казалось поучительным выслушивать истории о бесчисленных исцелениях умирающих, о стариках, к которым возвращалась молодость, и они вновь женились, о бизнесменах, заключавших умопомрачительные контракты, о политиках, обошедших всех своих сильнейших соперников. Для меня рассказы о чудесах — полетах на астральном самолете, сбывшихся предсказаниях или психических феноменах, знакомых любителям оккультизма, — звучали проклятием. Казалось, Рофе не понимал, что его истории настраивают меня против Субуда как движения и против него как человека. Более того, вера в то, что материальное благополучие является наградой за почитание Бога, было типичным мусульманским подходом, с которым я не мог и прежде согласиться, беседуя с Эмином Чикхоу. Суровая правда жизни несовместима с убеждением, что к праведному человеку не приходит ничего, кроме хорошего. Эта вера при ее логическом развитии может привести к абсурдному заключению, что, будучи Праведником, Иисус принципиально не мог умереть на кресте. В сентябре я узнал, что двое или трое моих старых друзей интересуются Субудом. Двое из них были теми, кого я встретил у мадам Успенской в 1948 году и которые потом вернулись к Гурджиеву, а после его смерти некоторое время работали в группах мадам де Зальцман. Они пришли к заключению, что без Гурджиева во плоти его система теряет сущностный компонент. Они ожидали чего-то не только нового, но и радикально отличающегося от того, что мы знали до сих пор. Убежденные, что работа в группах, проводившаяся в Лондоне и где бы то ни было еще последователями Гурджиева и Успенского, была обречена на застой и выхолощенность, они устранились от всякого активного участия в их деятельности. Таким образом, они были свободны как внешне, так и внутренне.