Затем я испытал один из самых важных и поучительных опытов. Я полностью осознавал, что моя кровь отравлена, и, в случае, если концентрация яда достигнет определенного уровня, мозг будет разрушен, и я больше никогда не смогу общаться с людьми. Я знал, что умру не сразу, но некоторое время пробуду в состоянии полной имбицильности, по крайней мере, на взгляд других людей. Но я также ясно и определенно знал, что «Я» не имеет к этому никакого отношения. «Я» останется свободным, и в некоторые моменты с ним даже можно будет общаться. Я то и дело пытался произнести что-нибудь успокоительное для моей жены, но был полностью беспомощен. Я говорил, но это был не «Я», кто говорил. Я понимал, что доктор Шарма что-то для меня делает, но даже не мог открыть рот, когда он просил меня об этом.
Это состояние длилось много часов, может быть, двадцать, и все это время я подвергался опасности быть необратимо поврежденным. Несмотря на это, я был наполнен радостью и уверенностью, так как знал, что могу потерять не только свое «тело», но и «ум», и при этом останусь «собой».
Оправившись от острого состояния, я шесть недель ждал операции. Мы купили коттедж в Спаркфорде в Сомерсете, в течение столетий бывший частью фамильной недвижимости Беннеттов, а в 1919 году проданный другим людям. Там я поправлялся полвека спустя после последней серьезной операции после ранения во Франции. В моей жизни как бы завершился некий большой цикл. В марте 1919 года я впервые понял, что могу быть вне своего тела, теперь я понимал, что могу обойтись и без ума. Можно было находиться в состоянии «чистого видения», лишенного каких-либо ментальных процессов и внешних проявлений. Это состояние вне времени и пространства, точнее вне условий времени и пространства: не «здесь» и не «там», не «теперь» и не «тогда». После такого откровения о «делах» думать не хотелось. Хотя, благодаря Шарме, я поправлялся чрезвычайно быстро. Силы вернулись ко мне, и я был полон энергии.
Я вернулся к делам компании и год боролся за то, чтобы она твердо встала на ноги. Я мог бы рассказать об этом подробнее, хотя бы потому, что мы установили связи с некоторыми крупнейшими мировыми корпорациями. Однако это не относится к главной линии моей жизни, и я сразу перейду к июлю 1970года. К тому времени я понял, что должен либо посвятить делу еще несколько лет, либо передать его другим. Нам представилась превосходная возможность продать наше дело другу, председателю очень успешной компании, согласившейся нас купить и руководить со всем опытом, которого нам явно не хватало. Освободившись, я мог бы вернуться к моим книгам, но возможность использования оборудования, изобретенного нами для обучения, была бы утеряна, так как новые хозяева интересовались индустриальными взаимоотношениями, а не образованием. Поскольку восемь лет назад я вкладывал в проект именно образовательный смысл, продажа казалась предательством нашей сокровенной цели.
Тут я был приглашен в Америку Саулом Кушинским, главным управляющим отделения электронной продукции корпорации Барроу. Он снимал замок в Нью-Джерси, где я проводил семинар по Систематике, на который приехали несколько известных бизнесменов и инженеров, включая Уоррена Ависа, основателя Американской лаборатории поведения, и Энн Арбор из Мичигана. Двух дней мне не хватило, чтобы представить Систематику в полной красе. Несмотря на это, слушатели всячески проявляли свой интерес. Стоящую технику («Разделенное участие») я перенял у Уоррена и с тех пор применял в своей работе. Вернувшись в Европу, я еще сильнее, чем раньше, колебался, что делать дальше. Две встречи с группами очень молодых американцев представлялись мне очень важными. Одна группа состояла из хиппи, другая — из состоятельных студентов колледжей. И те, и другие казались страстно заинтересованными в идеях работы и уверяли меня, что, приехав на год в Бостон или Нью-Йорк, я найду тысячи последователей. Позднее некоторые из них присоединились к группе, работавшей с Полом и Наоми Андерсон.
Нужно было сделать выбор. В сентябре я отправился в Св. Вондрилл помолиться в тишине и одиночестве и попросить руководства. Решение не могло быть обосновано разумными доводами, так как для каждого из направлений не было достаточных оснований. Произошло непредвиденное. Я получил указание настолько четкое, насколько это возможно от голоса, всегда говорившего в моей груди в критические моменты: «Ты должен основать школу». Он прозвучал во время заутрени, когда я читал 94 псалом «Si vocem ejueaudeteris, nolite obdurare corda vestra» «О, если бы вы ныне послушали гласа Его: «Не ожесточите сердца вашего» и раздумывал скорее над недостаточной благодарностью за то, что я уже получил, чем над тем, что же мне делать дальше. Вначале я счел это указание относящимся к образовательному проекту, но вскоре понял, что призван начать совсем новое дело. Весь день я провел в медитациях и молитвах и вспомнил, как в 1923 году Гурджиев сказал, что однажды мне предстоит пойти по его стопам и продолжить работу, начатую им в Фонтенбло. Я вновь пережил те утренние субботние часы перед его смертью и его слова: «Ты. Только ты сможешь отплатить за все мои труды». Двадцать один год я сознательно отказывался от роли лидера или учителя. В Кумб Спрингс я вещал от имени Гурджиева, Субуха или Шивапури-баба. Я прятал собственный авторитет за их цитатами. Я знал, что это было не из-за трусости, а потому, что мое время еще не настало.