К Новому году я понял, что мы действительно продвигаемся вперед. 13 января 1972 года мы отмечали 95-ую годовщину со дня рождения Гурджиева большим праздником, произносили тосты "за идиотов", совсем как в Фонтенбло сорок девять лет назад. По субботам у нас установились дни для посетителей, мы показывали движения и учились объяснять гостям, что они обозначают.
В апреле 1971 года в Шернбурн приехал Хасан Шушуд. Ему нравилась английская провинция, и он был рад встрече со мной, но не ожидал увидеть столько студентов и не видел смысла в моей деятельности. Он настаивал, что моя роль гораздо больше учительской. «Ты выбран одним из немногих, — говорил он, — «предназначенных пройти весь путь освобождения от обусловленности существования. Твой дом — абсолютная пустота». Я вспомнил слова Гурджиева в Виши в августе 1949: «Теперь у тебя есть Рай, но не останавливайся, пока не достигнешь Солнечного Абсолюта».
Я беседовал с Хасаном каждый день, в отличие от его предыдущего пребывания в Кингстоне. Через несколько дней у меня начались видения, и я стал слышать голоса. Последние, как правило, говорили по-английски, хотя иногда и по-турецки. Я убедился, что раньше жил в Центральной Азии во времена Кхвайя Абейдалла Ахрара, и спросил Хасана, как так могло случиться, что я родился столь далеко от истинной родины. Я всегда в Азии чувствовал себя как дома, а в Европе — чужестранцем. Он ответил: «Ветер разносит семена по всем континентам. Сейчас ветер дует в сторону Англии. Поэтому ты и родился здесь». Через неделю, познакомившись со всеми студентами, а с некоторыми поговорив наедине, Хасан изменил свое мнение о них в лучшую сторону и объявил, что кое-кто из них может стать помощником. Он также увидел смысл в моей системе обучения. Ранее он настаивал, что все, что нам нужно, это голодание и зикр, включая контроль дыхания. Теперь же он находил мой способ идеальным для настоящего времени и западных людей. Я не должен был разочаровываться столь небольшим количеством студентов с высоким потенциалом. Такие люди редки. За всю свою жизнь он встретил только двоих, продвинувшихся дальше начальных этапов. Одним был я, а вторым — турецкий врач, живший в Детройте. Но даже тот был ограниченным, так как слишком зависел от телесного аскетизма.
Несколько студентов подошли ко мне и попросили объяснить его заявления. Он сказал им, что я первый европеец после мастера Экхарта, проникший в тайну Абсолютного Освобождения. Я рассмеялся и заметил, что нужно верить только тому, в чем они сами убедились. Как они могли вообразить, что могут осознать реальность несуществования? Хасан был для них крепким орешком, но его присутствие вызывало глубокое ощущение реальности Необусловленного Мира.
Тем временем постоянно поступали заявления на следующий год. Мы попытались купить величественный Стэйбл-блок, памятник викторианской архитектуры. Лорд Шернбурн отказался продать его, но сдал в аренду большой участок земли, а также сады и коттеджи, существенно улучшившие наши условия проживания. Строительными работами занималась группа студентов, которая приобрела потрясающие навыки в укладке камней и других строительных работах.
В последние недели курса я дал всем студентам задание научить друг друга тому, что они узнали в Шернбурне. Я объяснил, что по-настоящему мы владеем только тем, что в состоянии разделить с другими, а отдача является завершающей процедурой получения. Я хотел, чтобы, вернувшись, они собрали собственные маленькие группы и передали им те знания, которые они получили. «Пока мы помним, — сказал я, — что не можем ничего понять и сделать в нашей обусловленной природе, мы защищены от глупой мысли, что чем-то лучше тех, кого учим».
Провожая их по окончании курса, я переживал потрясение — так много произошло со столькими людьми сразу. Те, кто в начале выглядели хотя бы обещающими, оказались выдающимися. Несмотря на это, должен признать, что они все еще продолжали жить в обусловленном мире материальных объектов, чувственных восприятий и мыслей. Никто не увидел больше чем проблеск Необусловленного. Осознавал я и свои ошибки. Слишком много времени было потрачено на лекции и другие занятия, дающие пищу уму, но не затрагивающие сердце.
Действительно ценным оказалось упражнение «принятия решения». Это моя собственная адаптация техники, случайно подсмотренной у Гурджиева, к которой он опять-таки случайно обращается в третьей серии своих работ «Жизнь реальна только тогда, когда «Я Есть»». Здесь я не привожу ее описания, поскольку эффективная передача возможна только при личном взаимодействии учителя и ученика.