Закончив курс, я с Элизабет и девочками отправился в Турцию, где встретил не только Хасана, но и Хаджи Музаффера, шейха халветских дервишей Кхалка, текка которых находится в Истамбуле рядом с Валенским водопроводом. Я был очень рад, что суфизм восстановился в Турции со времен Менедеров. Теперь там можно не только найти, но и быть принятым настоящим шейхом. Я понял также, насколько больше мы имеем у нас, в Шернбурне, где собраны идеи и методы со всех уголков света и имеется набор техник, позволяющих достичь быстрого прогресса всем, кто хочет работать.
Сейчас подходит к концу второй курс, и даже быстрее, чем в прошлом году, собираются кандидаты на 1973-74 год. Это происходит без всякой рекламы, в основном за счет впечатления, которое прошлогодние студенты произвели на членов своих семей и друзей. Я объявил, что буду проводить курсы до 1976 года, всего пять курсов. В 1976-77 я намереваюсь собрать тех, кто оказался способным передавать полученные знания и навыки и готовым идти вперед.
В июне 1972 года открылась еще одна грань моей жизни. Валя Анастасьев, племянник Гурджиева, попросил меня помочь его семье разрешить спор с издательством «Янус», которому Гурджиев доверил публикацию своих книг и музыкальных произведений. Родная сестра Гурджиева умерла несколько месяцев назад, остались только его четыре племянницы и сам Валя. Они были очень огорчены отказом «Януса» опубликовать третью серию гурджиевских книг и невозможностью сделать большее по распространению его музыки и танцев. Я был счастлив возобновить близкие отношения с семьей Гурджиева, особенно с теми, кто жил в Париже в 1948 и 1949 году. Все они обладали глубоким пониманием человеческой природы и большим разнообразием навыков и умений. Эти черты, важные для выживания во враждебном окружении, показательны для гурджиевских методов обучения. Насколько это возможно, я применял их и в Шербурне.
Выяснилось, что семья обратилась ко мне с целью получить мою помощь в опубликовании «Жизнь реальна только тогда, когда «Я Есть» согласно пожеланиям Гурджиева, высказанным в предисловии к последней книге. Положение было довольно деликатное, так как я не принадлежал к «ортодоксальной» группе последователей Гурджиева, которые всеми силами сохраняли его учение «без изменений и дополнений». Напротив, я сам искал и нашел новые идеи, новые методы и даже новых учителей. Некоторые из учеников Гурджиева были крайне шокированы моим предположением, что Пак Субух может быть «тем, кто придет», как говорил Гурджиев в 1949 году. Я никого не обвинял за непринятие моих идей и не хотел обострять ситуацию, принимая на себя огромную ответственность редактирования третьей серии. Однако, взглянув надело более пристально и посоветовавшись с некоторыми из старших учеников во Франции и Соединенных Штатах, я почувствовал, что могу погасить вражду, пылавшую столько лет. Я был убежден, что к семье Гурджиева относятся несправедливо, но и они, со своей стороны, не принимают искреннее желание последователей Гурджиева поступать, с их точки зрения, правильно. Лучше всего было бы принять на себя редактирование и найти издателей.
Редактирование третьей серии открыло для меня некоторые важные моменты учения Гурджиева. Семья попросила меня включить в книгу лекции Гурджиева, которыми он, возможно, и планировал дополнить третью серию, но не сделал соответствующих распоряжений. Возник вопрос, с какой целью Гурджиев писал свои книги, а это, в свою очередь, требовало ответа, чему вообще была посвящена его жизнь. Я раздумывал над этими вопросами, пока писал биографию и критическое исследование гурджиевских работ, заказанное издательством «Turnstone Books». Я начал эту работу как раз перед торжественным открытием Академии. Эту задачу я рассматривал как шаг на пути выполнения обещания, которое я дал Гурджиеву в конце его жизни о том, что сделаю все, что в моих силах, для распространения его идей по всему миру.
Я пришел к выводу, что Гурджиев был больше, чем Учитель, но меньше, чем Пророк. Он был человеком с миссией, и всю жизнь посвятил ее выполнению. Ему нужны были люди, которые поняли бы его послание, хотя он и сделал все, чтобы запутать и затруднить его понимание. Так, он искал людей, достаточно настойчивых, могущих сделать своей единственной целью дальнейшее продвижение его работы. Сегодня, двадцать четыре года спустя после его смерти, в мире найдется тридцать-сорок человек, способных передавать его учение. Наступает время пойти дальше и выявить основу этого послания, так что мы должны быть готовы пожертвовать нашими ограниченными точками зрения и позволить возникнуть более значимому образу. Это займет несколько лет, причем нельзя терять времени, так как события буквально надвигаются на нас. Я пишу так, словно бы буду все еще жив через пять, десять или двадцать лет. Кто знает? Продолжительность человеческой жизни — предмет малоизученный. Легко убедиться, что некоторые люди стареют гораздо медленнее, чем другие, и что нет никаких явных причин для того, чтобы здоровые мужчина и женщина не жили сто и более лет, и что в общем мы начинаем кое-что узнавать о геронтологии. Совершенно не изучен вопрос, может ли человек, достигший самореализации, жить столько, сколько пожелает. Я знал Шивапури-баба, полностью сохранившего свои силы и способности в возрасте ста тридцати шести лет. Я знавал турецкого гамала с подлинными документами, свидетельствующими, что он родился в 1776 году, за 12 лет до Французской революции. Двигался он медленно и слышал плохо, но у него не было никаких признаков старческого слабоумия. Гурджиев считал продолжительность жизни одной из главных проблем человека. Человек должен иметь возможность жить настолько долго, насколько это необходимо, чтобы выполнить свое предназначение на этой земле — построить высшее тело бытия и достичь «требуемой степени объективного смысла».