Так, неизбежно и беспомощно я возвращался в Турцию. Жена печально смотрела мне вслед. Лучше, чем я, она знала об обреченности нашего брака, но ничего не могла поделать. Поворачивая за угол Кэмбридж-роуд, я оглянулся и увидел ее у ворот отцовского дома с нашей дочерью на руках. Я уходил от жизни, к которой никогда не принадлежал, и все же не мог избежать чувства жалости и вины. Все эти недели моя мать наблюдала, не говоря ни слова. Она крайне интересовалась Мирной Конференцией, поскольку любила историю. Она одобряла мое возвращение в Турцию, трудно сказать, почему, возможно, считая, что я должен заниматься политикой.
Путешествие из Калаиса в Константинополь на Восточном Экспрессе тогда длилось четыре с половиной дня. У меня было достаточно времени поразмыслить над будущим. Множество возможностей было упущено, но я не сожалел о них. Я направлялся в Турцию, где у меня не было ни места работы, ни каких-либо перспектив, но был полон уверенности, что все будет хорошо.
По прибытии поезда на станцию Сикерджи я с удивлением увидел на платформе множество знакомых лиц. Произошло так много событий и так мало времени — около двух месяцев — с тех пор, как я уехал. Меня встретили так, будто я не уезжал. Я не был в форме, но, несмотря на мои отнекивания, считалось, что я все еще связан с секретной службой. Агенты, работающие на моего преемника, с наиболее волнительными новостями вначале приходили ко мне. Турецкие политики, которые могли убедиться, что я не беседовал с правительством Его Величества, поверили в еще большую нелепость — будто бы я работал лично на Его Величество Короля Георга V. Нужно учитывать, что традиции мабейна, корпуса неофициальных посредников, введенного султаном, все еще главенствовали в умах большинства турецких политиков. Они вообще не могли себе вооГ>| шзить устройство конституционной монархии и считали Букингемский Дворец центром паутины интриг, подобно той, что окружала Йилдиз. Я мог отрицать и шутить по поводу того, как я рад быть в мабейне Букингемского дворца или что у меня есть какая-то особая миссия в Турции, но все, что я получал в ответ — это понимающий взгляд и уверения в уважительном отношении к моему желанию сохранить секретность.
Из Анкары обо мне распространились новые слухи. Бекир Сэми-бей вернулся с рассказом, что Ллойд Джордж получил из Дворца секретные инструкции не ввязываться в неприятности с турками, а я служил при этом посредником. Это совершенно невообразимая трактовка чаепития, устроенного Ллойдом Джорджем вылилась в приглашение посетить Бекира Сэми-бея и других лидеров националистов в Трабзонде.
Но высоты своей абсурдность достигла тогда, когда мой друг Тазин-бей, все еще шеф полиции, попросил меня принять делегацию албанцев, посланных ко мне с важной миссией. Они прибыли, и после длительных уверений, что албанцы — гордый народ и хотят укрепить узы, связывающие их с Англией, сказали, что ищут для Албании нового короля и спросили, готов ли я быть претендентом на трон. Поскольку албанцы известны и более одиозными проектами, я не мог отказать себе в удовольствии и сообщил, что веду свой род от Невилля, графа Ворвика, делателя королей, и что мои предки всегда отказывались от предложения занять трон. Я быстро сообразил, однако, что пошутил неосторожно, поскольку они пригласили меня вернуться с их делегацией в Тирану и встретиться членами их правительства. Я попытался прояснить ситуацию без прямого отказа. Тазин-бей заверил меня, что я произвел очень хорошее впечатление, так как албанцы искали рослого короля! Позднее, когда Зог стал королем, я все время повторял, что моя фигура выглядела бы лучше.
В течение этих первых недель моего возвращения в Турцию, меня пришел навестить один старый друг. Это был Жак Бэй Кальдерой, настоящий мабейн султана Абдулы Хамида, который знал все и вся и был странным образом везде любимым и желанным гостем. Он сказал мне, что Аббас Хилми-паша, экс-хедив Египта, весьма впечатленный моим знанием ближневосточных событий, просит меня принять в подарок тысячу золотых соверенов. Он добавил, что экс-хедив хотел бы встретиться со мной и обсудить положение дел в Египте. Я попросил Жака Бэя передать его светлости, что с удовольствием принимаю его приглашение, но он должен знать, что никакого политического влияния я уже не имею. Несколькими днями позже я был церемонно принят во дворце экс-хедива над Босфором. Я выслушал блестящий анализ британской политики на Ближнем Востоке и доводы в пользу восстановления сильной пробританской власти в Египте. Он объяснил, как непонимание привело к его смещению. В Константинополе было совершено покушение на его жизнь. Он отправился в Швейцарию для восстановления здоровья. В это время ложные сведения его врагов убедили британцев, что он связан с турками. Он хотел бы добиться британского протектората и даже сейчас мог составить оппозицию Заглулу-паше и Вафду. Он спросил, не могу ли я быть посредником между ним и британским правительством. Я прямо сказал, что не нахожусь на службе и не собираюсь сколько-нибудь скоро возвращаться в Лондон. Он сказал, что понимает и надеется встретиться со мной вновь.