Вынужденный голод, проистекающий из крайней нищеты, совсем другого рода. Это состояние мы разделяем с тысячами миллионов других бедняков. Мы не изолированы друг от друга, напротив, возникает чувство общности. Более того, подобное страдание всегда сопровождается пониманием того, что многие находятся в еще более худшем положении, без надежды на изменение ситуации. Добровольное голодание хорошо, практикуемое совместно, как в Исламе. Голод во время Рамадана — это долг, исполнение которого не требует каких-то особых способностей. При этом богатые разделяют ощущения бедняков и осознают необходимость делиться своим богатством.
Ведя такой образ жизни, слушая лекции Успенского о космической незначительности человека и нашей несостоятельности как индивидуумов, я однажды получил приглашение на ланч в Литературном клубе от Рамзая МакДональда. Он стал лидером оппозиции и силой, с которой нельзя было не считаться. Эта встреча сохранилась в моей памяти, поскольку я впервые принял решение, основываясь на видении будущего, открывшегося мне на кладбище в Скутари годом раньше. После ланча мы поднялись по величественным ступеням и расположились на площадке под позолоченным Аполлоном, попивая кофе. МакДональд заговорил о том, что будущее человечества связано с тем умеренным социализмом, который представляет Второй Интернационал. Лейбористы придут к власти, но им потребуется молодой человек с разносторонним опытом. Особенная нужда была в человеке, разбирающемся в иностранных делах. Он вспомнил, как я агитировал за него на трагических дополнительных выборах в январе 1921, и подумал, что я мог бы стать подходящим кандидатом от лейбористов на следующих всеобщих выборах. Он слышал мои хорошие выступления в недавно открытом Институте международных дел. Если я пройду в Парламент и произведу там хорошее впечатление, он позаботится обо мне.
Его предложение имело смысл. Он мне нравился так же, как и Сноуденсы, и никакие силы не препятствовали мне принять это предложение. Но, глядя на степенных старших членов клуба, шествующих вверх и вниз по ступенькам, приветствующих МакДональда и с любопытством поглядывающих на меня, я почувствовал, насколько все это не вписывается в паттерн моей жизни. Тогда и еще в продолжении многих лет я страдал распространенной человеческой слабостью неумения говорить «нет». Я извинился, сославшись на нехватку денег для участия в выборах, но сказал, что ожидаю поправки своих дел. Он просил меня сообщить, когда я приму решение.
Необходимость выбора предстала передо мной неожиданно, через несколько дней после нашей встречи. Успенский объявил, что собирается устроить специальные встречи по средам. В это же время происходили заседания Института международных дел. Оставив последние, я бы быстро потерял авторитет знатока Ближнего Востока. Меня весьма вдохновлял разговор с Арнольдом Тойнбеем, поразившим меня потрясающим знанием внутренней подоплеки истории Оттоманской Династии, о которой я узнал преимущественно из первых рук, а он — читая книги. Его уверенность, что я мог бы писать статьи о Среднем Востоке, совместно с предложением Рамзая МакДональда, открывали привлекательные и волнующие возможности.
Я обсудил это предложение с миссис Бьюмон. Она отказалась как-либо влиять на мое решение, но, как я понял, она считала, что я должен заняться политикой. Ее многочисленные связи с лидерами старой либеральной партии, оппозиционной Ллойду Джорджу, могли бы мне помочь. Вечером в среду я пошел на занятие к Успенскому и затеял дурацкий спор об органической эволюции, которую он отрицал. Вооруженный фактами, почерпнутыми у Т. X. Моргана, я упомянул о мутациях — слово, которое Успенский не знал или делал вид, что не знал.