Двое мужчин пошли через просвеченный полуднем холл, несколько в стороне от прочих групп людей, тоже тихо обсуждающих бумаги, железо и кровь за стеклом витрин. Комментировал японец, как хозяин:
– Вот, настоящий "Зеро", тот самый истребитель. Говорят, что принадлежал Сакаи Сабуро, но я думаю, врут. Из кидобутай ничего не уцелело, так что это, скорее всего, восстановленный. Из самых последних военных серий, для которых топлива так и не хватило. Рассказывали, тогда чуть ли не из сосновых корней пытались выгонять бензин.
Обошли зеленый самолет, взирающий за остекленную стену – на разлапистый, приземистый, крестообразный в плане храм – с той же тоской, с которой поглядывал за окно и японец. Где-то там, за зелеными стенами, за серыми крышами, терпеливо ждал Виктор Павлович с парой аспирантов, меланхолично мигали желтые огоньки на регистраторах, и чуть слышно шуршали жесткие диски в два потока, и все это железо дожидалось того же, чего и японский полковник; да, впрочем, и худой седой гайдзин с негайдзинским орденом ждал того же.
– … А вот настоящий паровоз, из Бирмы притащили.
Ну что, паровоз как паровоз. Черный котел, красные колесики, начищенная бронза.
– Пушку точно такую я видел на фотографиях, – европеец остановился у стального хобота, обошел со стороны казенника, указал на рыжие выщербины:
– Вот, именно! Тут на фотографии еще танк стоял. Это осколками посекло, а вот следы траков.
– Номонган, – кивнул японец, а европеец в тот же миг сказал:
– Халхин-Гол.
– Как странно, – японец развел руками. – Наши предки стреляли друг в друга. А мы так вот…
– А мы бы уважали друг друга без этой стрельбы? – усмехнулся третий собеседник, возникший как бы из ниоткуда. Наверное, от экскурсии отбился. Неправильный гайдзин и недосамурай поглядели на него с одинаковым нехорошим интересом. Новый участник развел руками:
– Просто шел мимо, услышал родную речь.
Не дождавшись в ответ ни слова, мужчина продолжил:
– Почему все так и не оставить, Александр Иванович? Вы уже не мальчик, вам-то к чему постоянно что-либо менять? Вдумайтесь, все новые вещи, все сегодняшние игрушки – продолжение прошлого.
Мужчина обвел рукой зал, обвел широко. За стеклом витрин желтые письма, ржавые каски, рваные кители… Прямо в зале вот эта огромная пушка, чуть поодаль тоскующий по небу самолет, и паровоз из Бирманских джунглей, и вот еще пятнистый танк, судя по табличке, тоже легендарный "Чи-ха", вытащенный аж с острова Сайпан.
– А там, в прошлом, кровь, – снова ловко вклинился в паузу японец. – Уже поэтому стоит поменять образ действий.
– В прошлом источник вашей силы, – мужчина не согласился. Опустил руки, повернулся чуть боком, и в светлом-светлом зале глаза его показались черным недомноготочием.
– Не раздобыть надежной славы, покуда кровь не пролилась, Александр Иванович. На этом стоит мир, Сосуке-тайса-доно, ведь и выбор вашей дочери…
Тут японец вполне по-самурайски выхватил меч – вовсе не декоративный, как оказалось! – и клинок прошел через облако черного дыма, и собеседник пропал, истаял, как не существовало, и на лезвии "сержантского меча" ярко вспыхнуло солнце, добравшееся уже до высшей точки, до полудня – там, в небе за остекленными стенами, куда с тоской вглядывался зеленый истребитель.
– Хороший клинок, – японец убрал меч, словно ничего не произошло, а просто решил он так вот перед гайдзином похвастаться. Соседние экскурсии тоже не обратили внимания: музей ведь. Первый и единственный в Японии музей войны, Юсукан.
А храм за остекленной стеной – Ясукуни.
Для среднего японца все, поименованые здесь – духи-защитники родной страны. И семь тысяч погибших войны Босин, и два миллиона Второй Мировой. И военный преступник, премьер-министр Хидэо Тодзио. И мальчишка-камикадзе. Все перечислены на стенах Ясукуни, все равны в посмертии.
Наверное, поэтому японские кан-мусу, "девушки-корабли", откликаются на Призыв именно здесь.
Полковник Сагара Сосуке вернулся к скамейке, сел. Облегченно откинулся на спинку. Александр Привалов принес из автомата два стаканчика кофе, один подал собеседнику. Японец сказал, наблюдая за поднимающимся паром:
– Он в чем-то прав. Дочка тоже ведь пошла по тому самому канону, по старому пути, а я вовсе не хотел для нее такой судьбы. Разве я воевал за то, чтобы дети тоже воевали? У вас… Дети есть?
– Дочь и сын, – Привалов усмехнулся. – И вот Егор как раз морской пехотинец. По вашему, "кан-сенен". Причем первый в мире, так уж получилось. Кто-кто, а я вас понимаю.