Сплетение веток все усложнялось; но здесь, внутри всего, я видел и понимал каждую мелочь, на которой только желал сфокусироваться. Итак, через полтора века потомки Галльской Народоправии биологическим оружием почти покорили орденское государство и начали осваивать Америку, и только с этого момента история вернулась на более-менее привычную мне последовательность с открытием Америки, потом и вообще открытием Европой остального мира.
Но с каждой веткой изменения множились. Так, из третьей ветки в общую копилку попали развитые карантинные правила, мощная гигиена задолго до венского непризнанного доктора. А еще героическая поэзия эпохи Жанны, а еще движение: "Жанна должна умереть", потому что ее именем якобы прикрывалось грязное завоевание Америки оспой и холерой. Ну и сама Америка сделалась франкоговорящая. Идальго и джентльменам там не осталось почти ничего.
Четвертая ветка обрушилась черно-зеленым градом. В четких решетках, в законах Пяти Приоратов цветом папоротника в июньской ночной чаще вспыхивал неяркий свет любви – любви как понятия, невысказываемого словами; тут я понял, что пытались выразить все поэты-лирики, и что видели они хотя бы раз в жизни, "очутившись в сумрачном лесу", и что ничего внятного тут не скажешь, а просто вынесешь ощущение; все с тобой произошло не зря и не даром, а во имя этого вот, осязаемого и вечного; жаль только, что невыражаемого словами…
Четвертая ветка – накануне Колумба, одна тысяча четыреста девяносто первый год. Она уже напрямую следовала из третьей ветки, а та из второй, когда Орден Рыцарей Храма перебрался в Америку, уходя от преследований авиньонского папы и Железного Короля, Филлипа французского, четвертого этого имени.
На четвертой ветке возникла громадная империя Пяти Приоратов, с великолепной для того времени наукой. Например, для почтовой связи через необозримые просторы между Тихим Океаном и Атлантикой, храмовники оставленный мной планер снабдили мотором. Логично: с хорошим мотором и ворота полетят. Однако, по слабости механической технологии, получилось у них, что единственный реалистичный двигатель – реактивный, там никаких вращающихся деталей нет, особенная точность не нужна. Собственно, я им из этих соображений технологию ракетных ускорителей и оставлял. Но…
Но, намучившись с одноразовыми ракетами, в четвертой ветке храмовники вместо поклонения Бафомету и банкирства изыскивали многоразовый реактивный мотор. Единственно возможным показался им двигатель испарительный: для всего остального требовались очень уж термостойкие стали. Что ж, книжники и философы, ведомые, ясное дело, лично господом богом, подобрали подходящее рабочее тело.
Ртуть.
Ага, вот и я вздрогнул.
Температура кипения ртути – хоть руками грей. Плотность рабочего тела больше, чем у стали, значит, и отдача хорошая. Парообразование начинается почти сразу, давление от нагрева зависит плавно, аккуратно, никаких тебе рывков тяги. В общем, идеал. Ну, если не считать, что пары ртути ядовиты, как мало что.
Зато простота конструкции, зато грей чем угодно, хоть маслом, хоть спиртом, зато плавно регулируется тяга, а уж весовая отдача!
Ртуть в товарных количествах нашли у ацтеков. Те лечили кишечную непроходимость очень просто и своеобразно: полстакана ртути перорально. Не смажется, так протолкнется. Плотность огромная, все равно, что полстакана холодного чугуния выпить.
И полетели над просторами Пяти Приоратов ртутно-реактивные самолеты, но на том сюрпризы не закончились. Сумрачный орденский гений, предтеча Фоккеров и Мессершмидтов, исследовал и другие пути. Например, парение над морем на манер альбатроса, непосредственно над гребнем волны. Океанская волна, кто видел, здоровенная, как дюна или холм. И над зыбью всегда найдется поток обтекания. Научишься его седлать – лети перед волной на высоте, достаточной для того, чтобы вовремя перескочить на другую волну. Если птица может, пилоты школы Гурона тем паче смогут!