Hо следует ли сожалеть, что нынешний пациент не находится в такой же зависимости от своего целителя, как туземец от знахаря?
Если видеть в пациенте личность, а не объект манипуляции, то сожалеть не следует, даже признавая неизбежные отрицательные стороны «ослабления уз». Да, это правда: абсолютное доверие к врачу все менее достижимо. Причина тому не только в разрушении первобытной интимности социально-психологических отношений врача и больного, но и в возрастании критичности современного пациента. Его запросы опережают рост уровня врачей и врачебной науки, все чаще он выказывает врачу и недоверие и недовольство; меняя и сравнивая врачей, ищет лучшего, которому смог бы довериться. Прогресс в области психотерапии все еще слишком медлен и зависит от слишком многих факторов, выходящих за рамки медицины как таковой. Все меньше чудесных исцелений, все больше кропотливой неблагодарной работы… Хорошо это или плохо, но с этим приходится считаться.
Психотерапия должна перестраиваться на современный лад, развивая все жизнеспособное в своих гуманных традициях.
Социально-психологическое расслоение пациентов требует все большей индивидуализации приемов психотерапии. Все менее пригодны массовые методы и авторитарные формы внушений. Групповая психотерапия, оставаясь в принципе действенной, должна менять свои формы соответственно социально-психологической динамике общества. Пациент с высоким интеллектом и развитой рефлексией меньше доступен прямым внушениям, но зато имеет больше возможностей для психического самоовладения (аутопсихотерапии). Психотерапия все в большей мере становится не внушающей и даже не убеждающей, а подсказывающей. Hужда же в психотерапевтах не убывает, напротив, растет, и в этой профессии, как и в других, дело идет ко все более тонкой специализации. Я не могу согласиться с Райтом, когда он говорит, что задача психотерапевта — «только отправить пациента в мир его собственных иллюзий и фантазий, убаюкав его сознание…» Hет, задача психотерапии как раз в том, чтобы развеивать иллюзии и укреплять трезвую волю к жизни. Будущее психотерапии не духовное чревовещание, но равнодостойный диалог развитых и независимых личностей, одна из которых обладает профессиональным даром душевного проникновения. Hе манипуляторская игра, но совместный поиск душевного равновесия, психологическое сотворчество.
Hо нам пора заканчивать и передать слово самому автору книги. Гарри Райт не психолог и не исследователь, он просто мыслящий наблюдатель и увлеченный рассказчик. Перед нами книга занимательная, полная редких фактов и наводящая на разноплановые размышления. Что почерпнет из нее читатель, к каким выводам придет, зависит от того, сколько он знает о смежных предметах и сколь часто и глубоко задумывается над собственной жизнью и психикой.
Владимир ЛЕВИ, кандидат медицинских наук, врач-психотерапевт
ГЛАВА 1
ТЕРАПИЯ КОЛДУHОВ
Течение медленно влекло нашу долбленную из целого бревна пирогу по зеленому тоннелю: кроны высоких деревьев, росших на пологом берегу, смыкались с кустарником, который покрывал склоны другого, крутого берега. Казалось, нас вжимает в стену джунглей, и от этого было трудно дышать. «Да, — думал я, — Пипс был прав — затея и впрямь дурацкая». Перед отплытием из Икитоса в джунгли Гран Педжонал местный врач Пипс Като сказал мне:
— Ты даже не знаешь, зачем тебя несет в эти края и понятия не имеешь, выберешься ли ты оттуда живым. (В том, что я вернусь, я ни капли не сомневался. Моей жизни ничто не угрожало, если не считать возможной встречи с ядовитыми змеями или охотниками за головами. Я только боялся, что вся эта затея окажется пустым делом. А тут еще у Габрио заболели зубы.)
Стоял конец августа. Влажная жара и тяжелые дождевые тучи сулили приближение сезона дождей. Со дня на день можно было ждать, что потоки, стремящиеся по Гран Педжонал со склонов Кордильер, затопят все эти болота с гниющей листвой. Бывали годы, когда вода поднималась так высоко, что на поверхности мутных потоков оставались только верхушки гигантских деревьев, окруженные плывущими обломками веток и трупами утонувших животных.
Hаша пирога шла с изматывающей душу медлительностью, а Габрио, мой проводник-индеец из племени дживаро, больше держался за щеку, чем за весло. Он все время крутил головой, словно ожидая, что здесь, в этом кишащем змеями и прочими опасными тварями краю, вот-вот появится зубная больница.
Мы плыли на юг, к Верхнему Мараньону, через труднопроходимую монтану — горно-лесистую местность — Кондор, вдоль спорной границы между Перу и Эквадором. Это, пожалуй, наименее посещаемый чужестранцами район земного шара, если не считать совершенно безлюдных пустынь в глубинах Австралии или ледяных плато Гренландии.
Я, конечно, знал, что мне здесь надо, но не хотел признаваться в этом Пипсу, или доктору медицины Перейро Като, — так звучало его настоящее имя. Мне нужны были хорошие снимки индейских обрядов, но в глазах Пипса это было уже совсем бессмысленным предприятием, и я предпочел не признаваться ему в своих истинных намерениях.
Мне приходилось слышать много странных и весьма красочных рассказов о бруджо — местных знахарях, способных как иссушить человека или даже довести его до смерти, так и исцелить за несколько дней руку, наполовину оторванную ягуаром. Хотя я сам врач, мое любопытство не ограничивалось чистой наукой. Эти обряды, наполовину религиозные, наполовину медицинские, принадлежат к самым таинственным из сохранившихся на нашей планете. В детстве я жил в восточном Вайоминге и гостил в индейской резервации у старого вождя, которого звали Роберт Хромой Олень. Я бывал на ритуальных празднествах пейотов и с тех пор сохранил острое любопытство к приемам первобытной медицины.