– Ох, и шутник вы, месье Балло! Вон, Птичку напугали! – смешливо пожурила его белозубая Мари, самая бойкая из работниц.
– Виноват, исправлюсь, – и он положил перед Птичкой букетик фиалок.
Девушка, сидящая у окна с наполовину готовой голубой шляпкой и коробочкой стразов, несмело улыбнулась, протянув тонкую бледную руку к цветам. Должно быть, товарки наградили её этим прозвищем не за чириканье, а за хрупкость. Птичке было далеко до шутницы Мари, или хохотушки Жанны, или певуньи Аннет. Она работала здесь уже полгода и за всё время едва ли произнесла несколько фраз. Зато мастерица из неё была хоть куда – мадам Рози не могла нахвалиться на новенькую. Девушки её тоже полюбили.
Тем временем Гошен и Бошан два раза продефилировали по улице мимо лавки, как бы ненароком ухитрившись заглянуть в окно.
– Пари держу, с той блондиночкой, которая мастерит синюю шляпку, у Балло что-то есть, – вполголоса пробормотал Гошен.
– Тоже мне, удивил, – хмыкнул Бошан. – Спорю, у него "что-то есть" с каждой девицей в мастерской, и их хозяйкой в придачу! Это же Балло!
– Я не про амурные дела говорю. Может, они сообщники? Как говорил один мой знакомый, умный человек прячет лист в лесу. А бриллиант – в куче стекляшек, вроде тех, с которыми так ловко управляется эта барышня у окошка.
– Да ну! – усомнился Бошан. – Не представляю, чтобы Балло вдруг родил такой заковыристый план! Для этого у него слишком узконаправленный мозг.
– Какой-никакой, а мозг у него есть. И если он окажется хитрее нашего, то наш с тобой сундукат немедля даст дуба! Подумай, чем это нам грозит! Как вспомню патрона…
Оба призадумались. Их патрон и в хорошие дни иной раз выглядел так, будто жевал на досуге битое стекло. А уж каким он бывает в гневе, не хотелось даже вспоминать. Один его взгляд сквозь монокль мог пронзить до кишок не хуже воровского ножа. Гошен покачал головой:
– Постой-ка тут, а я ещё разок взгляну.
Он снова прошёлся по улице. Но на сей раз обратил пристальный взгляд не на мастерицу, а на голубую шляпку в её проворных руках. Шляпка в ответ подмигнула ему синим бижутерным блеском.
Выйдя от приятельниц в ещё более прекрасном настроении, месье Балло прогулялся по бульвару Эдгар, сытно позавтракал в кафе, а затем встретил своих компаньонов в заранее условленном уголке Королевского сада. Завидев их, он даже присвистнул. У господина Бошана рука висела на перевязи. Гошен в кои-то веки сменил своё кепи на котелок и теперь нахлобучил его чуть ли не на нос, чтобы скрыть синяк и ссадину под глазом.
– Боевые раны? Я смотрю, у барона Маншота крепкие лакеи и хорошие псы, – посочувствовал Балло.
Приятели вынуждены были согласиться. Особняк барона, на первый взгляд производивший впечатление несерьёзного пряничного домика, на деле оказался крепким орешком, с тонко продуманной, безжалостной к грабителям системой охраны. Сейф в спальне казался недосягаемым. Несмотря на все старания, друзьям не удалось продвинуться дальше заднего двора. Барон наверняка смеялся над ними до колик.
– Ну, кое-чего мы всё-таки добились, – проворчал Бошан. – Маншот теперь постоянно таскает футлярчик с камнем при себе. И никуда не выходит без охраны.
– Ничего! – успокоил их Балло. – Надеюсь, вам послужит утешением, когда я обведу вокруг пальца этого надутого золочёного пингвина! Только чур не мешать! Теперь мой ход, – и Балло, вежливо приподняв котелок, упорхнул, оставив приятелей в состоянии смутной тревоги.
Стоило ему скрыться за поворотом аллеи, как две головы тут же склонились друг к другу, едва не столкнувшись лбами.
– Вот прохвост! Поди, соблазнит какую-нибудь служаночку, и та вынесет ему камень, как под гипнозом! – встревожился Гошен.
– В баронском доме нет девиц, только старая экономка. Если Балло сделает из неё дуру, я первый буду ему аплодировать, – ухмыльнулся Бошан.
– Да наш кошак охмурит кого угодно, хоть баронскую псину! Черт его знает, вдруг он действительно… А как же мы?!
Спасительная идея поразила обоих одновременно, как удар молнии.
– Пусть Балло ограбит барона…
– А мы ограбим его!
– Идёт! Теперь мы точно глаз с него не спустим!
***
(в день происшествия)
Воистину, сегодня был великий день! В этот вечер в кабаре «Рыжий кот» собралось самое блестящее общество Лютеции. Сегодня должен был состояться бенефис знаменитой мадемуазель Сирин, уже две недели манкировавшей выступлениями по причине сильной простуды. Заметки о состоянии здоровья популярной актрисы ежедневно появлялись в газетах, и жители Лютеции просматривали их с не меньшим вниманием, чем биржевые сводки и светские сплетни. Неудивительно, что душный зал был полон – просто яблоку негде упасть. Здесь коротали время поэты и художники, ищущие вдохновения, юные бездельники и светские львы. Явились даже барон Маншот, частенько прижимающий руку к груди, и граф де Вильер, несколько свысока озирающий общество в монокль. В общем, желающих насладиться музыкой сегодня собралось чрезвычайно много. Маркиз де Паон, известный острослов, едко заметил по этому поводу, что светское общество в последнее время явно страдает от перенаселения. В задних рядах мелькал фотограф – молодой проворный парень с забавными набриолиненными усиками и чёрными, как вакса, волосами. Он суетился, стараясь поудобнее пристроить свой неуклюжий красный ящик.
Наконец, занавес распахнулся, обнажив яркие помпезные декорации, – и чарующий голос мадемуазель Сирин разлился по залу, как золотистая медовая река. Многие затаили дыхание. Свита из танцовщиц могла бы сегодня особенно не стараться, всё равно на них почти не обращали внимания. Все согласились, что Сирин в этот вечер превзошла саму себя. После очередной песни, встреченной особенно шумными аплодисментами, красавице вдруг вздумалось спуститься в зал, чего раньше она никогда не делала. Толпа горячо приветствовала это новшество. Тут же к сцене протянулись десятки крепких рук, сверкая накрахмаленными манжетами и бриллиантовыми запонками. Совершенно случайно мадемуазель Сирин оперлась на ладонь барона Маншота. Тот, слегка вспотев от такой чести, поклонился певице так почтительно, как не всегда кланялся даже в светских гостиных. Сирин польщённо улыбнулась. Стоило ей сойти со сцены, как её со всех сторон обступили восторженные поклонники.
– Фото! Господа, господа, давайте сделаем фото!
Фотограф ужом проскользнул сквозь толпу собравшихся, поправил бутоньерку у одного, подмигнул другому. Мадмуазель Сирин он взял под ручку и, расшаркиваясь, поместил её в центр композиции, как роскошный цветок. Потом, сгорбившись, замер за аппаратом, поднял руку – и тут свет погас.
Из разных углов посыпались смешки, иронические комментарии. Внезапно атмосферу искристого хмельного веселья прорезал душераздирающий крик:
– Мой камень! Держите вора!
Служащие кабаре оказались на высоте: темнота продлилась не дольше минуты, никто не успел даже толком испугаться. Вспыхнувший мягкий свет озарил озадаченную и притихшую толпу, творожисто-бледную физиономию барона и растерянную мадемуазель Сирин, явно готовую упасть в обморок, к вящей радости окружающих её кавалеров.
– Постойте, – сказал кто-то, – а где фотограф?
***
Месье Балло вышел из «Рыжего кота» и направился вниз по бульвару походкой крайне спешащего человека. Спустя несколько минут из дверей вывалился швейцар в сопровождении двух крепких мужчин, сопровождавших в тот вечер барона Маншота.
– Держите его!
«Фотограф» юркнул в переулок. Балло не боялся погони. Он всё предусмотрел, выучил ближайшие кварталы наизусть и мог запутать следы не хуже зайца. Но трое человек всё-таки взяли его след. Одним из них был юный Фидель, баронский кучер, приглядывавший в тот вечер за экипажем. Как это свойственно многим молодым мечтателям, больше всего Фидель желал отличиться. Не просто разъезжать на козлах, а спасти Маншота от какой-нибудь опасности, например. С этой целью он в последние дни даже носил при себе пистолет. Торопыга-фотограф сразу вызвал у Фиделя подозрения, а когда вслед ему из кабаре донеслись крики, кучер, более не раздумывая, со всем энтузиазмом бросился в погоню. Двое других преследователей – наши старые знакомые Бошан и Гошен. Они слишком хорошо знали все хитрости и уловки Балло, и слишком заманчив был приз, чтобы от него отступиться.