Ужинал я у господина Хольберга. Я вручил ему снятые копии челобитных, в коих выражалось возмущение нововведениями и доказывалась их противоправность. Когда я отчитался обо всех делах в Синоде, камергер похвалил меня:
— Нам очень опасен архиерей Дмитрий, — сказал он. — Именно он рассевает негодование и ропот среди духовенства, хотя и прикидывается овцою. Легко вовсе сломить его, у нас полно улик, но мученик страшен. Мученик возбудит тёмный русский народ и может направить его гнев не в ту сторону… Мы пытались застращать старика. Государь, пригласив его к себе, топнул на него ногою и повелел, чтобы в церквах оставлены были отныне лишь образы Христа и Богородицы, а прочие иконы были бы сняты и сожжены. Архиерей вздумал было вспыжиться и, конечно, получил ещё и сверх того: пылкий государь пригрозил потребовать, чтобы все попы сбрили бороды и вместо длинных ряс стали бы носить короткие платья, какие в обыкновении у протестантских пасторов.
Я засмеялся, не удержавшись: неужели государь не мог сообразить, что таковая угроза крайне унизительна, бестолкова и противна его собственным интересам?
— Что же здесь смешного? — насторожился камергер.
— А то, что старичок вряд ли разумеет по-немецки, — нашёлся я. — И они разговаривали, поди, через толмача — русский царь и первосвященник русской церкви?
Тут уже и камергер залился смехом.
— Через толмача, через толмача! — подтвердил он. — Внушено было государю, что ядовитый старикашка повсюду поносит Петра Великого, якобы отворившего двери богомерзким ересям. Ну, а Пётр Фёдорович весьма чувствителен до славы деда, вот он его тотчас и переплюнул!
Тут я попросил себе глоток пунша.
— Помилуй, брат мой, — изумился камергер, — ты же сего зелья и в рот не бирывал!..
Грусть терзала меня в продолжение всего стола, прибавляя дерзости в рассуждениях.
— Буде не образумится архиерей, придётся изобличить его в вопиющих нарушениях нравственности. Всё заготовлено. Мы подадим его толпе как второго патриарха Никона, раскольника, властолюбца и растлителя малолетних.
— О, вы преотменно ведаете историю России! — Я всей душою ненавидел камергера, обходившегося с чужою историей, будто с сукою на собственной псарне.
— Так, — важно ответствовал камергер, — я всегда отменно знаю страну, в которой служу. Если когда-либо придётся служить и тебе, допустим, в Турции, ты будешь наперечёт знать султанов и привычки их наложниц.
Я выразил крайнее удивление.
— Мы пишем одновременно две истории, — гордо объявил камергер. — Одна предназначена для профанов, удел которых — спячка. Другая — собственно для нас. Тысячи прилежных писак выбирают нужные факты, и мудрейшие из людей Ордена составляют истории, которые надлежит знать его высшим князьям.
— Вы читали сии сочинения? Ведь есть, наверно, и касательно России?
— Завтра я отбываю в Польшу, — сказал камергер, давая понять, что не хочет более развивать затронутую тему. — Мне надобно посетить Вильню, Полоцк, Менск и Краков. Братья перегрызлись из-за костей дохлого осла, их надо усмирить. Вернусь через несколько дней. Заключи же, что я буду лететь быстрее ветра.
Мне пришло на ум, что камергер дурачит меня. Я уже приметил, что сие было как бы обыкновением среди масонов.
— Хотелось бы поехать с вами, учитель, — мечтательно сказал я. — Лучше раз увидеть живое дело, чем тысячу раз слышать о нём.
— Ты льстишь, и сие подозрительно. Взять тебя уже решительно невозможно.
— И у вас не будет неудобств в сообщениях с тамошними братьями?
— Тем и велик Орден, что братья его по всему миру трудятся над возведением единого здания. Мы первыми устанавливаем мосты между народами, и они прочнее и выше всякой политики и всяких соображений языка и народного быта.
— И всё же народы не торопятся понять наши цели, — с притворным вздохом сказал я. — Если от темноты, то долго, слишком долго длится мрак на земле. Вы говорили, первым великим мастером был Неврод, преемники же его — Соломон, Кир и Навуходоносор.[49] Иные из императоров Рима усердно покровительствовали тайным ложам света. Когда сие было? Много ли мы преуспели?
— Бессомненно, — отвечал камергер, — мы преуспели. И сами не торопимся рассеять мрак. Хорошенько помысли, и ты поймёшь, что всякая тайна требует мрака… Именно во мраке, не страшась наводнений, засух и мирских страстей, мы неустанно возводили своё здание, и ныне весь мир соткан из золотых нитей наших одежд. Восток и Запад, Север и Юг — мы движемся неостановимо, разрушая преграды… И здесь, в России, настолько унавожена почва, что иные из птенцов Петра, окрепнув, основали новые гнёзда. Барон Лефорт двадцать лет назад возобновил наше дело в Польше, найдя опору в Станиславе Мнишке.
— Люди любят свободу, — сказал я. — Не все захотят поклоняться новому богу.
— Заставим, — уверенно произнёс камергер. — Ложь, что человек рождён для свободы. Он рождён для рабства, и вся задача заключается лишь в том, чтобы сделать рабство привлекательным, а рабов утешливыми. Возьми младенца на другой день после того, как он покинул материнское чрево. Его уже сковывают сословие, достаток родителей, предрассудки века… Должно громче всех говорить о свободе, но свободу надо выкорчёвывать, так мы легче добьёмся общего освобождения. Если угодно, нам выгодно полное бесправие людей, и сие примечательный парадокс. Но, как говорит Каббала и вся оккультная наука,[50] вселенная держится не на слонах, а на парадоксах. Бесправные раболепны, а раболепные не смеют и заикаться о правде. Не имея представления об истине и правде, они никогда не выберутся из трясины противоречий, которые сами же породили.
— Не понимаю, как сие послужит утверждению всемирного братства.
— Не требуй объяснений, ты ещё у самых истоков просвещения! Мы освободим Россию тогда и только тогда, когда русские станут ненавидеть Россию и сожалеть, что они рождены в ней!.. Ты ещё очень мало знаешь людей, мой друг. И знать народы, зная своих домашних, слуг и сослуживцев, никак неможно… Увеличение числа меняет и его закон. Люди любят чудо, а не правду, и охотнее поклоняются силе, а не истине. Все они лентяи, потому что рабы, не осознавшие себя!
— В ваших словах, учитель, всё столь перемешано, что трудно возразить против них.
— Преувеличенный Бог — уже бес. Всё, что несоразмерно, — лживо, запомни сие! В жизни нет людей, которые были бы красивее всех прочих или умнее всех прочих. Так и среди истин нет тех, какие были бы главнее самых обыденных: труд, добро, благодарность, любовь. И Богу большего понять не дано!..
Умел, умел многоопытный обольститель обращать сомнения в свою пользу! Видать, и его учили годами напускать туман в человеческую голову. Он перемешивал ложь и правду столь ловко, что и заядлому спорщику было не просто ухватить его за руку.
Камергер неприметно, но цепко наблюдал за мною, от него не ускользали малейшие движения души. Будь я менее терпелив, более слаб и податлив, он непременно застиг бы меня врасплох.
— Мы только тогда и счастливы, заметь, когда служим другому или другим, — назидательно продолжал он. — А жизнь подобна волне: то взлетает, то изгибается вглубь. Если улучшается жизнь, непременно ухудшаются люди. Но от ухудшения людей стремительно ухудшается жизнь, и тогда появляются люди сильные и предприимчивые, и жизнь опять вздымается вверх… Может, главное — не сама правда, а направление, где её ищут. Ведь ищут чаще всего не там — и люди, и целые народы… Много значит военная сила, ещё больше золото, но ещё больше значит знание о человеке и народах. Тут власть неограниченная, трон непоколебимый. Масоны уразумели сие прежде всех, и потому нет нам соперников… Ведь что такое человек, если не оболочка собственной темницы? Ты сам — вот твоя тюрьма, и освободиться значит вытеснить свою волю и принять волю других. Бог — мысль, когда отвергаешь мирское. А коли не отвергаешь, Бог — всё сущее. В Бога не верят — Богом живут. И стремление к Богу есть стремление к общности, к общине, к признанию всеми. Истинное служение Богу невозможно одним человеком, но только всеми. Царство Божие внутри нас, и, стало быть, себе мы не принадлежим и принадлежать не можем!..
49
Нимврод — в ветхозаветной мифологии богатырь и охотник, внук Хама, царствовал в Месопотамии. Руководил постройкой Вавилонской башни — «дома Нимврода». Соломон — царь Израильско-Иудейского государства, в ветхозаветных книгах изображается величайшим мудрецом всех времён; строитель храма в Иерусалиме — «храма Соломона». Кир — древне-персидский царь (558–530 до н. э.), принял титул «царя Вавилона». Навуходоносор — царь Вавилонии (604–562 до н. э.), превратил Вавилон в неприступную крепость.
50
Каббала (дословно — предание, традиция) — мистическое учение, возникшее в иудаизме приблизительно в IX веке и получившее окончательное оформление в среде испанских евреев в XIII веке. Каббала синтезирует представления иудаистического толка с гностицизмом и неоплатонизмом, опираясь на традиции «тайного знания» александрийского Египта.