— А они с чего-нибудь высокого бросаются, потому и живут в обрывах, в щелях да норах или в дуплах, — вставил Яковлев.
В заключение Серов продемонстрировал, как стрижи визжат — «виззз-виззз!»
— Штук восемь заголосят — хоть уши затыкай. Ни одна птица так не визжит. Это значит, подрались меж собой или к гнезду кто подобрался...
Яковлев и Серов любили и знали лес. Если им и не удавалось подстрелить никакой дичи (правда, такое случалось редко), они всё же с пользой проводили время.
Начальник показывал Ермолаю следы разного зверья и разъяснял, как узнать по расположению следов и размаху шагов, спокоен был зверь или встревожен, а если встревожен, то с какой стороны его спугнули; медленно или быстро он шёл. У маралов, к примеру, чем быстрей ход, тем шире угол раздвоения копыт.
Чтобы перехитрить пограничников, нарушители частенько под подошвы нацепляют копыта животных, но человеку никогда не поставить ногу так, как её ставит зверь.
Яковлев знал много всяких поучительных и диковинных историй про зверей и птиц и любил рассказывать их.
Вот и сейчас он рассказывал о диком селезне, который прибился к домашним уткам. Лейтенант с воодушевлением описывал поразительную красоту расцветки крыльев селезня и то, как он взлетал, завидев человека с ружьём.
— Бывает! — произнёс Ермолай и вдруг ни с того ни с сего спросил: — Товарищ лейтенант, а как по-японски будет «хитрить»?
— Хитрить?—недоумевая, переспросил Яковлев.— Хитрить будет... — и, не докончив, резким взмахом кормового весла направил лодку из озера в протоку реки.
— Протокой дальше плыть, крюк дадим, — напомнил Ермолай.
— Вот и хорошо, что крюк. Греби потише и помолчим.
Лодка плыла у самого берега под нависшими ветвями ивняка.
Быстро сгущались сумерки. В воздухе замелькали светящиеся жучки, однообразно заурчал козодой. Серову было невдомёк, для чего после скитаний по болотам удлинять путь? Давно уже хотелось есть.
Вскоре лодка достигла излучины протоки. Неожиданно лейтенант поднялся, ухватился за ветви, чтобы удержать лодку на месте, и кивком указал вперёд.
Ермолай посмотрел, да так и застыл с вёслами в руках: метрах в сорока впереди под кустами вспыхивал огонёк. Кто-то через ровные промежутки времени чиркал спичками.
— Вызывает с того берега лодку, — прошептал Яковлев, — поплыли, только тихонько...
Заслышав плеск вёсел, невидимый еще пока человек прекратил чиркать спичками и начал чуть слышно стучать палкой о палку. Очевидно, он решил, что едут свои люди, и указывал им, где следует пристать.
Когда лодка вынырнула из-под ветвей, человек рассмотрел, с кем имеет дело, и, повернувшись, поспешно начал карабкаться между кустов на крутой берег. В воду с шумом посыпались комья земли.
— Возьмём живого, припугни! — скороговоркой бросил Яковлев, схватил двустволку и выпрыгнул из лодки.
Серов вскинул винтовку и выстрелил в воздух. «Сигнальщик» присел на корточки, забормотал:
— Моя сдавайся, твоя не стреляя...
Из его карманов извлекли двенадцать рублей, десятку бумажками и два рубля серебром.
— А где вещи?
— Моя больше ничего не имея, моя рыбака.
— Товарищ Серов, срежьте прут, обыщите местность по окружности, — приказал лейтенант.
Ермолай, раздвигая кусты и приминая траву, начал кружить вокруг начальника и «рыбака».
В полумраке с трудом были различимы очертания деревьев. Пристально всматриваясь в кусты и траву, Серов увидел вблизи приметной корявой берёзы большую кочку. Он хорошо знал это место и раньше кочки здесь не замечал.
Намеренно шумя, Ермолай прошёл мимо кочки и, быстро повернувшись, ковырнул её палкой. Кочка зашевелилась. Из травы выскочил человек. Согнувшись, вобрав голову в плечи, он бросился на Ермолая. Ермолай инстинктивно высоко поднял коленку. Человек стукнулся о неё головой. Удар оказался настолько сильным, что оба полетели в кустарник. Винтовка Ермолая отлетела в сторону. Приподнявшись, Серов вцепился руками в неизвестного, но тотчас почувствовал острую боль внизу живота и едва не потерял сознание. Не разжимая пальцев, ослабил хватку; тотчас руки его скрестились, и он сжал пустую куртку.
Нащупав в траве винтовку, Ермолай вскочил и бросился за убегающим. По плеску падающих в воду комков земли Серов определил, что тот спускается к протоке, и тут же раздался характерный выстрел яковлевской двустволки и вскрикнул раненый человек.
— Давай грузиться, — сказал лейтенант Ермолаю. — Теперь тех, кого «рыбак» вызывал сигналами, не дождёшься — небось, слышали наши выстрелы...
Связанных пленных и найденный в траве мешок (в нём были тол, гаечные ключи и запалы) положили на дно лодки, отчего она осела в воду почти по самые борта. Раненый диверсант стонал. Брюки его были изрешетены множеством дробинок.
— Потерпит до заставы, не умрёт! Недельки две полежит на животе, — сказал лейтенант, осторожно отталкиваясь веслом от берега.
— «Рыбаки»! — зло добавил он.— К железной дороге направлялись...
Когда лодку окликнул часовой, были уже полные сумерки.
Яковлев назвал пропуск и тихо добавил, обращаясь к Серову:
— Ми-во-касу.
— Чего? — не поняв, переспросил Серов.
— По-японски хитрость будет «ми-во-касу»...
5. САРДИНЫ
Попеременно выбрасывая вперёд одну за другой палки и отталкиваясь ими, Ермолай бежал широким шагом, быстро скользя по проложенной среди деревьев и кустов лыжне. Полушубок его был распахнут, ворот гимнастёрки расстёгнут, лицо разгорячено.
Увидав лыжню там, где ей не положено было быть, Ермолай сразу определил: шёл чужой человек. У всех пограничников заставы по приказу начальника на запятках была вырезана небольшая выемочка. (Яковлев всегда метил следы своих людей, зимой — лыжи, летом подошвы сапог, каким-нибудь условным знаком.)
Лёгкие полоски в снегу у круглых вмятин, оставленных лыжными палками, указали Серову направление, в котором бежал чужой человек. Полоски эти всегда обращены в сторону, противоположную бегу лыжника.
«Проклятый! Он ловко ходит на лыжах. Всё время держит финский шаг... Пусть! На сопках «финский шаг» скорее вытянет силы. Но успею ли я догнать его дотемна?»
Ермолай бежал всё тем же «русским шагом», размеренным, сберегающим силы.
Идущая впереди лыжня предусмотрительно огибала овражки, петляла в зарослях. Ели уступили место осинам и дубам. Начался уклон. Скоро должен быть большой распадок, — прикинул Ермолай. И впрямь, минут через двадцать деревья поредели и уклон стал круче. След сбегал вниз двумя ровными полосами. Оттолкнувшись, Ермолай ринулся по склону, вздымая снежную пыль. Опять сопка, опять распадок. Самые неожиданные и крутые повороты в разные стороны.
Скоро, совсем скоро Ермолай догонит нарушителя... Это его рукавичка?..
Резкий толчок подбросил Серова в воздух. Нелепо распластав руки, он пролетел сажени две и плюхнулся в снег, едва успев закрыть лицо ладонью.
Правая лыжа, задев за неприметный бугорок, с лёгким треском переломилась на две части; левая соскочила с ноги и, подпрыгивая, покатилась под гору. Не отряхиваясь, проклиная предательский пенёк, Ермолай шагнул и провалился в снег выше колен.
Дотянувшись до потерянной беглецом меховой рукавички, Ермолай громко обругал себя, сделал ещё несколько шагов и остановился. Капли пота и тающего снега стекали по лицу. Теперь нарушителя явно не поймать.
Ермолай сел, зачерпнул в ладони снег, жадно проглотил его. Потом поднялся и, то и дело проваливаясь, медленно побрел по лыжному следу.
Рыхлые сугробы сменил твёрдый наст. След пропал. Путь шёл под уклон, и чужак уже не пользовался палками. Ермолай лёг и, глядя против заходящего солнца, заметил на обледенелой корочке снега едва приметные полосы, дающие почти незаметную тень.
Серов вскочил и побежал под горку. Наст кончился, снова чётко обозначилась лыжня. Вот место, где беглец свернул вправо. Три новых лыжных следа пролегли среди кустов, и лыжня беглеца слилась с ними. Ермолай остановился. Обида, усталость, горечь охватили его. Что делать? Бросить погоню, вернуться?