13
Суд вынес постановление: дело вернуть на доследование.
Андрей Аверьянович не сомневался, что теперь все станет на свое место. Он испытал облегчение, будто снял с плеч часть груза. Но не весь груз. Ему не безразличен стал Олег. Понял ли он, как глубоко заблуждался? Выслушал решение суда он с поникшей головой, бледный и жалкий. Как и прежде, не решался посмотреть в зал.
Вера Сергеевна Седых, привалясь к плечу мужа, стояла с закрытыми глазами. По щекам ее текли слезы, и она их не вытирала. У Михаила Михайловича было каменное лицо, оно, кажется, ничего не выражало, но эта неподвижность и отрешенность говорили о его состоянии больше, чем любая гримаса боли и страдания.
На улице Андрея Аверьяновича поджидал Костырин.
— Удивительно, — сказал он, пристраиваясь шагать в ногу, — как все это обернулось. Все мы чувствовали — что-то не так. Но такого поворота… В общем, горя семье Седых не убавили.
— Увы.
— Как все нелепо. Я имею в виду Олега: намерения вроде благородные, а результат… Вот уж поистине: «Дорога в ад вымощена добрыми намерениями».
— Кто-то из поэтов сказал, что добро должно быть с кулаками, — ответил Андрей Аверьянович. — Хорошее пожелание, но в жизни добро и благородство бывают наивны и беззащитны. Их надо остерегать и защищать. Иногда от них самих.
— А ведь Вера Сергеевна примерно тоже говорила: защищать Олега, может быть, от него самого.
— Она оказалась права.
— Хотя имела в виду не совсем то, что открылось на суде.
— Скорее всего, совсем не то.
У троллейбусной остановки они распрощались. Пожимая Андрею Аверьяновичу руку, Костырин сказал:
— Надо нам с вами все-таки посидеть как-нибудь за бутылочкой. Просто так, безо всяких дел, а?
— Надо бы, — согласился Андрей Аверьянович, подумав, что без дела, просто так едва ли они соберутся посидеть.
Костырин сел в троллейбус, Андрей Аверьянович решил пройтись пешком. Погода была отличная: слегка морозило, под ногами похрустывал ледок. Небо на западе было еще с розовинкой, в сквере на газонах лежал снег. Андрей Аверьянович предвкушал свободный вечер: придет он домой, включит настольную лампу и усядется с книжкой на диване. Оксфордским его знакомцам из романа Чарльза Сноу предстоит решить довольно запутанное дело. Любопытно узнать, как это у них получится.
Но уже через пять минут, миновав сквер, Андрей Аверьянович вернулся мыслями в зал суда, перебрал в памяти лица Олега и его родителей и ощутил беспокойство. Кажется, все он сделал как надо, упрекать ему себя не в чем, а вот чувства легкости и свободы, какое бывает после хорошо завершенного дела, нет.
Осталось ощущение беды, которую он не смог избыть. И хотя она вроде бы и не его личная, но все равно — беда.
ВЫСТРЕЛ В ГОРАХ
1
Директор заповедника вышел из-за стола и протянул Петрову обе руки.
— Здравствуйте, Андрей Аверьянович, очень рад, что вы откликнулись на мой зов и приехали. Садитесь.
Андрей Аверьянович, оставив у двери саквояж, пожал директору руку и опустился в глубокое кресло. Валентин Федорович, директор заповедника, сел напротив.
— Как ехалось? — спросил он, протягивая гостю ящичек с папиросами.
— Спасибо, — Андрей Аверьянович от папирос отказался. — Ехалось сносно, дорога к вам, слава богу, стала приличная.
— После наших горных она кажется великолепной. Вы по нашим горам не езживали?
— Не езживал, но полагаю, что придется. На месте происшествия мы сможем побывать?
— Сможем. Вы верхом ездите?
— Если не очень резво и на покладистой лошади…
— Подберем смирную и смышленую.
Андрей Аверьянович с интересом огляделся. С одной из стен целилась в него короткими рогами голова зубра, с другой смотрели настороженные глаза оленя. При жизни это был, должно быть, великан: роскошные рога размахнулись широко и ветвисто.
Андрей Аверьянович давно собирался побывать в заповеднике, но все было некогда. Теперь представился случай — несколько дней назад Валентин Федорович, старый знакомый еще с военных времен, позвонил и попросил взять защиту сотрудника заповедника, который убил в лесу браконьера, превысив, по мнению следствия, пределы необходимой обороны.
— Тут вообще странная история, — рассказывал директор. — Кушелевич утверждает, что он не стрелял в этого Моргуна, но тот убит. А у ружья Кушелевича один ствол разряжен…