Работая мастером на фабрике, Кушелевич окончил вечернюю школу и поступил в институт, на заочное отделение.
— Почему он выбрал зоологию? — спросил Андрей Аверьянович.
— Он с детства любил природу, — ответила Анна Ивановна, — любимая книга у него — «Жизнь животных» Брема.
— Давний и постоянный читатель Брема? У него, наверное, и дома были животные, но почему-то на фотографиях я их не вижу.
— Он мечтал завести собаку, но жили мы на чужих квартирах, тут уж не до собаки…
Андрей Аверьянович допил чай и стал прощаться. На улице он сказал Валентину Федоровичу:
— Этот ваш Кушелевич великий мастер создавать против себя улики. Так и напрашивается версия: ловил Моргуна, но не поймал, тот оказался хитрым и изворотливым. Встретил его в лесу, вспомнил все, что браконьер там натворил, конечно же, пришла на память и освежеванная лань, которую Кушелевич вспоил молоком через соску; подумал он и о том, что Моргун еще может наделать, и — ружье было заряжено на волка, — как по волку, ударил по злостному хищнику. И еще прошу заметить: люди, идущие в высшие учебные заведения не на ту специальность, которая до этого была их профессией, как правило, одержимые люди. Кушелевич достиг определенного положения на мебельной фабрике — мастер, он оставил все и пошел на зоологический факультет. Это его давняя страсть и призвание, и он полагал себя обязанным не только изучать, но и охранять животный мир заповедника всеми средствами.
— Кушелевич действительно зоолог сто призванию и работал со страстью, — сказал Валентин Федорович, — тут вы правы. И версия ваша логически выстроена правильно. Но — это формальная логика. Так рассуждать можно, только если отвлечься начисто от живого Кушелевича, от его характера, от его биографии, от его семьи. Но я не могу от этого отвлечься, отстраниться.
— Я тоже, — отозвался Андрей Аверьянович. — Логическое построение это пришло мне в голову только потому, что оно может возникнуть у судей. Значит, нужно иметь средства, чтобы его разрушить.
— Наш визит к Кушелевичам вооружил вас чем-нибудь для этого?
— Я лучше увидел Кушелевича. Жена его, как я понял, работает библиотекарем?
— Да, в городской библиотеке. Это тоже имеет значение?
— Едва ли. Я просто так спросил, чтобы удостовериться. Она хорошо держится, видимо, женщина с характером.
— Хорошая семья, — вздохнул Валентин Федорович, — милые люди. Я с удовольствием бывал у них дома. Атмосфера дружбы у них, любви, доброжелательства. Все это ненавязчиво, не напоказ, а так вот есть всегда, и это чувствуется, и отдыхаешь с ними. Теперь в этой семье черные дни: муж в тюрьме, жена терзается неизвестностью, в страшной тревоге. Обвинение в убийстве! Легко сказать! Когда я об этом вспомню, подумаю, места себе не нахожу. И, главное, из-за чего все это? Почему честные, добрые люди должны страдать и мучиться? Потому, что мы попустительствуем браконьерам и прочей нечисти, церемонимся с ними, миндальничаем.
— У матери убитого сейчас тоже не праздничные дни, — вставил Андрей Аверьянович.
— Разумеется. Матери больно, ее можно пожалеть, но и спросить с нее можно: сын-то вырос лесным волком, а не полезным членом общества. Кто виноват?
— Классический вопрос. Сталкиваясь, с бедой или преступлением, люди в категорической форме спрашивают: кто виноват? И ждут однозначных и безусловных ответов.
— Как же иначе?
— А мне по роду своей деятельности нередко приходится доказывать, что если Эн Эн и виноват, то не в такой мере, как это на первый взгляд кажется, то есть мой опыт свидетельствует, что далеко не всегда можно дать категорический ответ на вопрос: «Кто виноват?».
Они подошли к гостинице.
— Завтра мы сможем поехать в лес? — спросил Андрей Аверьянович.
— Сможем, — ответил Валентин Федорович, — во второй половине дня. До восточного отдела на машине, а там — по коням. Для вас уже отловили и объездили дикого мустанга.
4
Административный центр восточного отдела размещался в большом поселке, раскинувшемся на берегу реки в просторной долине.
Со всех сторон были горы, еще не очень высокие, но уже закрывшие горизонт. Издали они выглядели плюшевыми, округлыми, казалось, если их погладить, под рукой залоснится мягкий, податливый ворс. По мере приближения это впечатление рассеивалось: горы были покрыты дубняком, заплетены колючими растениями, в изобилии росли здесь дикая груша, кизил, ежевика. Вблизи видны были и просеки для лесовозных дорог, и крупные проплешины сплошных вырубок. Вблизи все выглядело не так идиллично и мягко.