По идее адвокат должен быть объективен и беспристрастен в оценках. Как и следователь. Но он человек и ничто человеческое ему не чуждо. Андрей Аверьянович никогда не был равнодушен к людям, которых защищал, хотя и научился не давать воли своим пристрастиям и антипатиям настолько, чтобы это мешало выявлению истины.
Если уж говорить, положа руку на сердце, Николай Чижов ему не нравился. Была в этом парне какая-то душевная тупость, неумение или нежелание понять непоправимость содеянного. Коротко стриженная круглая голова, тюремная бледность в лице, влажные губы и бегающие глаза — таким он запомнился Андрею Аверьяновичу после первого свидания. Потом Чижов попривык к адвокату и не бросал на него вороватые взгляды во время разговора, но и в глаза не смотрел.
— Я не нарочно, — твердил Чижов. — Не хотел я его убивать.
А отец Владимира Спицына настаивал:
— Убил умышленно, не дружили они последнее время, ссорились, вот он и свел с ним счеты.
Было в деле и показание одной из жительниц пятиэтажного дома, которая высказала предположение, что ребята не поладили из-за Майки Лопуховой.
Следователь не исключал и такого варианта, он допрашивал Майку, но та все отрицала:
— Ничего у нас не было. Ну, ходили на танцы, в кино, все вместе… Да меня мама домой в одиннадцать загоняла…
И Майкина мама с презрением отвергала домыслы соседки:
— Рано еще моей дочери романы крутить, девчонка еще…
Так ли все это? Мамы не все знают о своих дочках, а бывает, и знают, да не скажут. Случается, что и соседи напридумывают гору небылиц. Всякое бывает. Человеку надо верить, но если человек становится свидетелем, его слова надо проверить и подтвердить, иначе легко впасть в ошибку.
Андрей Аверьянович встал и, спустившись на асфальтовую дорожку, медленно пошел к шоссе. Постояв там, оглядел обширный двор автобазы с рядами машин на колодках, со снятыми колесами, и направился к школе, что стояла на углу Первого автобазовского и улицы Красноармейской.
В школе, найдя учительскую, он спросил учителя истории Костырина и, узнав, что тот на уроке, присел, чтобы подождать его.
С Костыриным Андрей Аверьянович не виделся около года, с тех пор, как по его просьбе взял дело Олега Седых. После суда они распрощались, высказав намерение как-нибудь встретиться и посидеть за рюмкой доброго коньячка. Но конечно же, не встретились и не посидели: все недосуг.
Увидев Петрова в учительской, Костырин изумился.
— Какими судьбами, Андрей Аверьянович?
— Шел мимо, вспомнил, что вы здесь работаете, дай, думаю, загляну.
Костырин улыбнулся недоверчиво.
— Чтобы вы — и так просто…
— Есть кое-какой интерес, не скрою, — признался Андрей Аверьянович.
— Всегда к вашим услугам. Пойдемте в исторический кабинет, там никто нам не помешает.
Они поднялись этажом выше и вошли в небольшую комнату, увешанную историческими картами, заставленную гипсовыми слепками с бюстов античных деятелей. Андрей Аверьянович подошел к Юлию Цезарю и постучал ногтем по круглой голове великого полководца.
— И ты, Брут! — усмехнулся Костырин. — Почему-то чаще других именно Цезарю достается от любознательных учеников.
— Удивительный купол, он меня всегда поражал совершенством формы.
— Какие высокие мысли рождались под этим куполом! — не без торжественности произнес Костырин.
— Вот этого я бы не сказал. Мысли были заурядные: прийти, увидеть, победить… Вы, наверное, помните эту невеселую историю, которая приключилась весной во Втором автобазовском переулке?
— Убийство?
— Да. Один молодой человек застрелил другого из охотничьего ружья.
— Помню.
— Действующие лица, видимо, были учениками вашей школы?
— Были, — сказал Костырин, — но в прошлом учебном году они у нас уже не учились.
— Вы их знали — Николая Чижова, Владимира Спицына?
— Они учились у меня в восьмом классе.
— Вот как? На такую удачу я не рассчитывал.
— Вы кого же будете защищать, если не секрет?
— Почему же секрет? Николая Чижова.
— Это который…
— Который стрелял. Убийца.
Костырин омрачился.
— Я вам не завидую. У нас в школе и в этих автобазовских переулках общественное мнение таково, что ни о каком снисхождении к Чижову и речи быть не может. А вам придется…