Она улыбнулась, а как только я усмехнулся в ответ, наклонилась вперед, протянула губы для поцелуя, на этот раз не шуточного. Я хотел сказать ей еще что-то, но не мог вспомнить, что именно.
Наступил третий день. День воскрешения.
Это должно было произойти через три часа. Мне уже следовало бы быть там, а я все еще не представлял, как пройти до этого огражденного канатами ринга, оставшись неузнанным и неостановленным.
— Сядь, Шелл, расслабься, — посоветовала Лин. — Ты изнуряешь себя.
Я остановился, шлепнулся на кушетку рядом с ней и сказал:
— Вот снова полдень. Сегодня большой день. Мне пора идти, но я не хочу, чтобы меня притормозили еще до того, как я начну выполнять мою миссию...
— Ты... — Она помолчала, над чем-то раздумывая. — С самого утра мы обсуждаем разные варианты, как тебе пробраться незамеченным, но ни один не годится. А что, если... — Лин еще поколебалась, но все-таки договорила: — Ты бы мог пройти как женщина. Надень на себя...
— О боже! Во-первых, я не переоденусь женщиной ни за что на свете. Слишком старый, изживший себя трюк. А во-вторых, много ли ты видела баб ростом в шесть футов и два дюйма и весом в двести пять фунтов?
Она покачала головой:
— Тогда, может быть, просто не существует никакого способа?
— Какой-нибудь способ всегда существует!
— Вроде способа взлететь? Шелл, я не хочу, чтобы ты шел туда!
— Угу, беби. Оставим этот разговор. Ты же видела, тот парень просто не умел летать. Он неправильно взялся за дело. У него не было перьев. Ну его к черту!
Я нервничал. Вскочил, походил, опять сел.
— Я могу напихать за щеки ваты, покрасить волосы, даже сбрить эти проклятые колючки наголо. Могу сделать черт знает что, но все равно останусь ростом в шесть футов и два дюйма. В толпе очень много может сойти, но долго продолжаться не может. Самому таинственному дылде невозможно остаться незамеченным. А там девяносто девять процентов собравшихся знают мой рост, мой облик и даже сколько у меня заусенцев. О боже! Если бы только я мог уменьшиться!
Конечно, оставалась слабая надежда, что все-таки внимание большинства людей будет занимать Траммел. Но не всех. Утренние газеты писали о предстоящем событии так, словно предстоял конец света, однако и обо мне не забыли. Чуть ли не все писаки Калифорнии высказали одну и ту же мысль: маньяк, совершивший нападение на Траммела, а потом убивший его, скорее всего будет присутствовать и при воскресении. Трудно сказать, с чего им взбрело это в голову, но так они утверждали. Во всяком случае, о Траммеле и обо мне люди теперь гадали одинаково — вернутся ли?
Поэтому никакое переодевание не годилось. Возможно, Лин была права — способа замаскироваться просто не существовало.
Все прочитанное оставило неприятный осадок. Рассказав довольно правдивую историю, газетчики привязали меня к ней и раздули такую чушь, которой до сих пор в Лос-Анджелесе еще не слышали. Увы, она быстро распространялась. Ее подхватили газеты других штатов и, насколько мне было известно, даже других стран. Мне очень хотелось, чтобы все скорее закончилось.
Стараясь поддержать меня, Лин сказала:
— Во всяком случае, у нас разработан хороший план отступления.
— Да. Очень хороший. — Я иронизировал, потому что знал, что выполню задуманное, даже если мне придется раздеться, обклеить себя перьями и выдать за птицу. А план отступления мы обсудили ночью и нашли его приемлемым. Но придется ли им воспользоваться?
Вечером я проделал одну вещь. Лин подвезла меня к двухэтажному зданию с гаражом, где был припаркован мой «кадиллак». Машина все еще находилась там, и полицейских поблизости не было, так что, по-видимому, ее никто не обнаружил.
Я вынул из багажника мешок весом в десять фунтов. В нем лежали железные колючки. Мешок переместился в багажник «крайслера» Лин, только вряд ли колючки нам пригодятся.
— Хорошо бы вырасти на два фута или уменьшиться — в общем, стать другим, — бормотал я.
— Шелл! — воскликнула Лин возбужденно и поднялась с кушетки. — Ты можешь уменьшиться! Ведь можно передвигаться на коленях, как Жоз Феррер в «Мулен Руж»! Привяжи к коленям подушки, а голени — к бедрам.
Я замер, прислушиваясь к совету, и вдруг меня осенило.
— О, беби, ты великолепна, ты неповторима! — заорал я, обхватив ее за талию, поднял с пола и стал кружить. Опустив, пояснил: — Нет, я не могу уменьшиться, но могу сделать кое-что получше.
— Что? Получше?
— Да, и еще как! — И поделился моей идеей.
И тут же мы развили бурную деятельность. На осуществление задумки потребовался час. Нам пришлось связаться с Рэндолфом Хантом, посвятить его в нашу затею. Он не только предложил в наше распоряжение свою хижину, как убежище на случай, если я останусь жив, но потратил деньги и нажал на все педали. В результате мы получили все, что нужно. Точно в час тридцать пять я был уже в спальне и готовил себя, а Лин, поджидая меня, сидела в гостиной.
Когда я вышел неожиданно и неуклюже, она завизжала от восторга, хотя могла бы лишиться рассудка, если бы не была в курсе дела. Помимо того что лицо мое с помощью карандаша для бровей и другой косметики Лин «изъела оспа», я стал ростом в шесть футов и одиннадцать дюймов и выглядел так, будто весил не менее трехсот фунтов. На мне было черное одеяние в лохмотьях длиной до пола. Черные волосы рассыпались по плечам, а грудь прикрывала черная борода. В руках я держал суковатую палку.
Явись, пророк! Явись, повелитель возлюбленных Луны!
Глава 21
Вместо того чтобы умереть на месте от ужаса, Лин издала счастливый возглас:
— О, как ты великолепно выглядишь!
— Конечно! — согласился я, насупив густые наклеенные брови.
Она подозрительно хихикнула, а затем смерила меня взглядом сверху вниз и заключила:
— По-моему, сойдет. Чтобы сошло, нужно что-то ужасное, а это так и выглядит. Да, безусловно, сойдет!
— Ты права. Я не верю никому в мире — ни полицейским, ни Траммелу, ни траммелитам. Думаю, даже самому Шеллу Скотту не пришло бы в голову заподозрить Шелла Скотта в человеке такого роста, с черной бородой и так далее. Я — пропавшая буква. Я чертовски увертлив. Все полицейские и прочие люди будут искать Шелла Скотта и не найдут. Ну разве я не хитрец?
— Ты отвратителен. Не люблю тебя.
— Хорошо. Я и не хочу, чтобы ты любила меня в таком виде. Но подожди, когда все это кончится, я...
Внезапная боль на мгновение исказила ее лицо. Тут же Лин взяла себя в руки, но шутки закончились. Я глянул на часы, повернутые циферблатом внутрь, чтобы на них можно было смотреть без труда. Нам пора было ехать.
Примерно в миле от места воскрешения мы обратили внимание на толпу. Лин ахнула:
— Боже мой, там по меньшей мере пятьдесят тысяч человек!
Я напомнил ей, что даже в старинных восстановленных садах собирается до десяти тысяч человек из двухмиллионного населения Лос-Анджелеса. Так что для такого зрелища народу собралось просто разочаровывающе мало.
Остаток пути мы проехали молча.
Она припарковала машину на обочине дороги, по которой шли и шли люди.
— Ну, пошел, — сказал я, — вон туда, в толпу дикарей.
— Остановись, — попросила Лин. — Я знаю, тебе вовсе не смешно.
— Мне очень смешно, не говоря о том, как смешно я выгляжу.
— Шелл, пожалуйста. — Голос ее звучал как натянутая струна. — Не веди себя так беззаботно!
— Хорошо, дорогая. Я просто болтаю. По правде говоря, сам не понимаю, что говорю.
— Вот видишь, Шелл! Скажи мне, как ты на самом деле себя чувствуешь? — Голос ее дрожал.
— Ну, не могу сказать, что мне очень весело. Собственно говоря, очень боюсь этой... этой бомбы наверху! — Я выглянул из окна и посмотрел на цветистую толпу, движущуюся вверх по склону. — Но подумай, как было бы ужасно, если бы все это были люди.