Все это говорит о том, что при последовавшей сдаче «Бедового» главную роль играл Филипповский. На этом процессе адмирал явился в облике трагического героя, берущего всю вину на себя. Он заявил, что был в тот момент в полном сознании, говорил это так, что слушатели, наверное, подумали, будто адмирал лукавит, чтобы защитить своих подчиненных: на самом-то деле он был в беспамятстве, а сейчас храбро утверждает обратное. Его штаб-офицерам, со своей стороны, тоже, вероятно, удалось смягчить несколько сердец, когда они рассказывали, с каким трудом подавили в себе желание драться до конца, ибо они сознавали, что жизнь Рожественского для России слишком ценна, чтобы рисковать ею в простой стычке миноносцев. В конце концов трибунал признал большинство офицеров виновными, хотя сроки заключения им сократили.
Семенов при своей жизни успел написать еще ряд книг о Цусиме, в которых его старый знакомый Рожественский обрисован в положительных тонах.
Итак, Рожественский ушел в более или менее почетную отставку с пенсией, а Небогатов, лишенный всех чинов и званий, угодил в тюрьму. И все-таки сдача в плен Рожественского не имеет ничего общего со сдачей Небогатова. Небогатов находился в положении, когда в него могли стрелять как и сколько хочется, а он не мог ответить, два же эсминца Рожественского просто преследовались двумя дестроерами японцев. И то, что у этих русских малых судов был хороший шанс против японцев, показал опыт эсминца «Громкий» в тот же день. Ниже следует отрывок из официального рапорта штабс-капитана Сакса, офицера-механика «Громкого», старшего из спасшихся с этого эсминца.
«При приближении крейсера мы поняли, что, несмотря на энергичную оборону, один из вражеских миноносцев все же торпедировал «Мономаха», попав в его носовую часть. Крейсер имел большой крен на правый борт и грозился быстро затонуть, так как пластыри не держали и вода десятками тонн устремлялась внутрь. Видя жалкое состояние крейсера, командир Керн счел невозможным бросить агонизирующее судно, и мы оставались с «Мономахом» до рассвета. В 5 утра крейсер просемафорил, сколько людей мы могли бы взять на эсминец, т.к. их крен стал уже угрожающим и вода подступала к колосниковым решеткам топок. Мы ответили, что можем взять 250 человек.
К этому времени показался на горизонте остров Цусима, а к Северу мы увидели тонущий броненосец «Сисой Великий», поднявший международный сигнал «Терплю бедствие. Прошу снять команду». Разобрав сигнал, «Мономах» прошел под кормой броненосца, но т.к. сам был очень плох, никакой помощи оказать не мог. Командир крейсера, видя берег в нескольких милях от себя, решил выброситься на берег, а «Громкому» передал идти на помощь «Сисою».
Подойдя к броненосцу, мы увидели, что он идет кормой вперед, имея сильную осадку на нос, несмотря на множество заведенных там пластырей. «Сисой» управлялся машинами, т.к. руля не было. С броненосца нам сказали, что у них семь подводных пробоин и они тонут. Но капитан броненосца Озеров приказал нам вернуться к «Мономаху», т.к. мы все равно не сможем вместить всю команду линкора, а на горизонте появились японские транспорты, приближаясь в ответ на сигнал о бедствии «Сисоя».
Оставив броненосец, мы пошли обратно к крейсеру, который медленно тянул в сторону берега, но со стороны моря к нему уже спешили торпедные суда японцев. Мы вступили в бой с противником на подходе к «Мономаху», который в это время уже спускал свои шлюпки. Видя, что снаряды падают между шлюпок, снимающих его команду, капитан «Мономаха» приказал нам прорываться на Владивосток самостоятельно, наша помощь ему больше не нужна.
Командир Керн вызвал меня на мостик и приказал дать самый полный ход с тем, чтобы прорвать кольцо транспортов и миноносцев и уйти на Север. Дестроер развил максимальные обороты, и, выйдя из-под прикрытия «Мономаха», с извергающими огонь пушками прошел сквозь вражескую линию и вдоль цусимского берега устремился на Север.
Три торпедных судна японцев бросились за нами в погоню, но, когда мы развили скорость 28 узлов, два быстро отстали. Третий, удерживаясь за нами на расстоягши 2400—3000 ярдов, открыл огонь из 75-мм пушек. Мы же, обращенные кормой к преследователю, отвечали из 47-мм кормового орудия, идя зигзагом на полном карьере, чтобы сбить с толку его наводчиков. Погоня началась в 8 утра. Машины и котлы «Громкого», несмотря на бой 14 мая, были в хорошем состоянии. Правда, на котле № 1 была пробита паровая труба, но это не влияло на скорость, потому что в течение двух часов мы выдавали 20—24 узла. В то же время противник не мог приблизиться к нам и не попадал в нас, хотя снаряды ложились совсем рядом.