Через несколько дней после моего приезда я узнала, что в сторожевой башне, обычном пределе моих прогулок, заключена пленница, и не кто иная, как Жанна, Орлеанская дева. При этом известии я почувствовала сильнейшее душевное волнение и тотчас потребовала, чтобы меня отвели к ней.
Моя племянница и ее дочь пытались меня отговорить, ссылаясь на то, что башня находится на холме и придется подниматься на ещё большую высоту, потому что Жанну поместили на самом верху башни, а в мои годы такое усилие нежелательно и даже опасно для здоровья.
На это я ответила, что все дошедшие до меня о Жанне слухи наполняют меня удивлением и восторгом. Что даже у греков и римлян, не говоря уже о нашем упадочном веке, не было подобной ей героини. Не только является она полководцем более мудрым и предусмотрительным, чем самые знаменитые военачальники. Не только она отважнейший солдат, не боящийся ни ран, ни смерти. Но к тому же она отличается высокой чистотой нравов, и многие считают ее святой, беседующей с небесными голосами.
И поэтому для меня, сестры кардинала и родственницы короля, будет высокой честью познакомиться с ней. Ни за что не прощу себе, если упущу счастливый случай, приведший меня в одну с ней местность. И пусть я паду бездыханной на этой бесконечной, ведущей к ней лестнице, я пойду, и никто меня не смеет удержать.
Так велико было мое волнение, что я взлетела вверх будто на крыльях, и паж, поддерживающий шлейф моего платья, едва поспевал за мной. Но сердце билось так громко, что мне казалось, я слышу гудение большого колокола.
У самых дверей мои колени подогнулись, и, не поддержи меня моя племянница, которая, совсем запыхавшись, бежала вслед за мной, я, наверно, встретила бы Жанну коленопреклоненной. Но пока отпирали замки и отодвигали тяжелые засовы, я успела снова овладеть собой. Однако же ни слова я не могу припомнить из того, что я говорила Жанне и что она мне отвечала. И ее лицо, показалось мне, излучало сияние или, может быть, мои глаза были полны слез, так что я не сумела различить ее черты и только помню, что была она высока и стройна, в мужской одежде.
Во второе мое посещение моя племянница заметила Жанне, что нескромно девушке ходить в мужском платье, и предложила прислать ей любой из своих нарядов. В ответ Жанна улыбнулась. Я подумала, что она в любой одежде исполнена высокого достоинства и скромности, и прекратила этот разговор.
В течение моего недолгого пребывания в Боревуаре я ежедневно поднималась на башню и всеми возможными способами старалась скрасить Жанне ее печальное пленение. Но к концу второй недели я узнаю, что граф, мой племянник, собирается продать ее англичанам за 2636 больших золотых монет — доход, собранный за год с Нормандии.
Я пришла в ужас. Как можно было выдать Жанну англичанам, ее злейшим врагам? И я тотчас предложила сама внести этот выкуп за Жанну. Но мой племянник отказался.
Оно и понятно. И без того рассчитывал он, что все мое состояние ему достанется.
Тогда я составила завещание, в котором запретила ему продавать Жанну англичанам под страхом лишения наследства. Кто знает, что случится впоследствии с этим завещанием? Мне известны кривые пути царедворцев, их лукавые уловки, коварство, корысть и властолюбие. И быть может, моё завещание исчезнет, мой племянник наследует мне, а я к тому времени ничего уже не смогу изменить на этом свете.
Несчастная Жанна! Она знала, чем ей грозит ненависть англичан. Смерти она не боялась, но устрашилась ужасных, ожидающих ее испытаний.
Ночью она разорвала простыню, связала полосы крепкими узлами и спустила ее из окна. Но такая страшная высота и такая короткая веревка! Разжав руки, она бросилась в пустоту.
Сухая земля рва смягчила удар, и Жанна осталась жива. Наутро ее нашли без сознания, без движения, почти без дыхания. Но как ни безнадежно было ее состояние, ее жизненная сила была так велика, что она оправилась.
Но я не сумела оправиться от этого потрясения. Когда я увидела ее, лежащую во рву, я почувствовала, что умираю. Меня уложили в постель, призвали врачей, пустили мне кровь и насильно вливали в рот отвратительные лекарства. Ничто не помогало.
Но я не хотела умирать в этом, отныне проклятом замке Боревуар и потребовала, чтобы меня отвезли в Авиньон.
Там, в Авиньоне, в монастыре Небесных братьев, покоится прах моего брата кардинала. Каждый год я посещала его могилу и приносила дары монастырю — ризу из зеленой парчи с кистями червонного золота, золотую гирлянду, украшенную драгоценными камнями, золотую статуэтку святой Катерины.
Дорога из Боревуара в Авиньон длится двадцать дней — слишком долго для моего измученного тела. Я поняла, что я умираю.
Ах, я была высокородная, я была могущественная, я была несметно богатая — ничем не смогла я помочь Жанне.
Глава пятая
ГОВОРИТ СТЕФЕН СПАЙР
Я — Стефен Спайр, лучник из гарнизона города Руана.
Едем мы двенадцать человек из Руана в Кротуа. Впереди нас Эдмонд Гэк, сержант, рядом со мной мой закадычный дружок Робин Грэв. Они веселые, добрые ребята, а едут молча, и морды у них злые и надутые. И я сам злюсь, и у меня надутая морда, и никакого нет желания пошутить или перекинуться словечком с остальными ребятами.
Едем мы в Кротуа четвертый день. Проклятая дорога непроезжая, проклятый холодный ветер дует, проклятая крупа сыплется с неба, не то дождик, не то снег. И едем мы по распроклятому делу.
Бургиньоны поймали французскую ведьму и продали ее нам. Королевский казначей заплатил за нее полный сундук золота, и бургиньоны обязались доставить ее в нашу крепость Кротуа и здесь уже вручить нам. Это еще хорошо, а то пришлось бы нам переть до самого Арраса, туда, где деньги были вручены за товар.
У нас мурашки но спине — то ли от холода, то ли от страха. Хоть мы храбрые ребята, а очень беспокоимся. Шутка сказать, четверо суток придется нам, не смыкая глаз, сторожить ведьму. Да мало ли что она может сделать?
Она уже дважды сбегала от бургиньонов. Первый раз ее сразу поймали, так во второй раз она взяла и улетела прямо с верхушки высокой башни. У ведьм это просто. Села верхом на помело, крикнула: «Абракадабра!» — и улетела. Но у этой ведьмы то ли не оказалось под рукой помела, то ли она второпях перепутала заклинание, а только вылетела она из башни и тут же грохнулась в ров. Другой бы человек разбился насмерть, а ей хоть бы что.
Эти ведьмы живучие. Ее убили стрелой под Орлеаном, а она воскресла. Под Жарго ей сбросили на голову каменную глыбу. От другого бы мокрое пятно, а она целехонька.
Как же нам не беспокоиться? Такие большие деньги за нее заплачены, а вдруг мы ее не довезем?..
Вот и бухта Соммы, и морские волны омывают стены Кротуа. Мы переправляемся на другой берег, нам опускают подъемный мост, и мы въезжаем в ворота крепости.
Теперь можно будет отдохнуть в караульной, обогреться, закусить и выпить.
Как бы не так!
Не успели мы спешиться, как опять стук копыт на мосту, и бургиньоны въезжают во двор.
Я смотрю, ищу глазами ведьму. Ведьмы нет! Слава святому Георгию — она сбежала от них, и нам уже не придется возиться с ней.
Я говорю сержанту:
— А ведьмы-то нет!
Он тычет пальцем, указывает на молоденького парнишку, который смирно сидит на своей лошади в самой серёдке бургиньонского отряда. Сержант говорит::
— Есть ведьма. Вон она.
Я приглядываюсь повнимательней и замечаю, что действительно это не парнишка, а переодетая девушка. Смирная такая, с виду воды не замутит, а только в мужском платье. Это никакая честная девушка себе не позволит.
Так вот они какие, ведьмы,— в первый раз вижу. Я почему-то думал, что все они старые карги, нос сходится с подбородком, а на подбородке седая щетина. Но, видно, они тоже бывают разные.