— Э,— говорю,— Жеган, чертов пес, ты мошенничаешь!
Он вскочил, отвечает:
— Нет, ваша милость, никакого мошенства нет. Вы уж простите меня за откровенные слова, а вы в этой игре ни фига не смыслите. Вы видите, этот желудь нарисован большой, и если один желудь или там одно сердце большое, такая карта всех сильней и всех других побивает. Хоть она одна, а всех больше. Эй, Парижанин, уступи место начальнику: я ему сейчас покажу, как играть.
В это время одна из певичек ударила в бубен, мелко-мелко затрясла его и запела балладу:
Да не простит тебя бог,
Не пустит за райский порог,
Госпожа Изабо, госпожа Изабо,
Проклятая королева.
И корона тебя не спасет,
И трон тебя не спасет,
Когда смерть за тобой придет.
Страшись ее гнева!
Ах, что тогда будет с тобой!
Ах, сунут тебя с головой
В чан с кипящей смолой,
И спасения нет, ах, нет!
Ты страну свою продала,
Англичанам нас предала,
И за эти злые дела
Ты будешь держать ответ,
Проклятая королева.
Но простая дева придет.
Эта дева страну спасет,
Всех англичан перебьет
Чистая дева в красном платье,
В крас... . . . . . . . . . . .
Кто-то за моей спиной с грохотом роняет оловянную кружку.
Я обернулся. В дверях стоит крестьянская девушка в красном платье.
Все обернулись и смотрят на нее.
И я вижу, что все они будто окаменели и недопитые кружки висят в руках, накренились, а вино льется на стол и на колени. И пальцы, держащие кожаные стаканчики с костями, разжались, и кости падают на плиты пола и громко стучат в тишине. А эти две певички, опустив головы и прижав к груди бубны, чтобы нечаянно не зазвенели, бочком пробираются к двери — выскользнуть незаметно, потому что таким, как они, теперь здесь не место. Девушка в красном платье говорит:
— Милые солдаты, я пришла спасти королевство.
Она говорит:
— Милые солдаты, кончилось время пить вино и играть в игры. Наденьте латы, опоясайтесь мечом и следуйте за мной.
Она говорит:
— Дайте мне коня и латы, я поведу вас к победе, и мы освободим город Орлеан, и коронуем дофина, и всех англичан выгоним вон.
Я смотрю, у моих солдат челюсти отвисли, они глаза вылупили, не сводят с нее, сидят как зачарованные. И у меня самого, наверно, такая же дурацкая рожа. Но я начальник, я должен за всех поразмыслить. Я встаю и говорю:
— Девушка, кто ты такая, и кто тебя сюда пустил, и что ты бормочешь за бредни?
Она отвечает:
— Я Жанна д'Арк из Домреми, и никто меня не пускал, я сама вошла. Потому что волей неба все двери предо мной открыты, и вовсе это не бредни. Святая Маргарита и святая Катерина приказали мне собрать войско и освободить страну, и я это сделаю. Вы только дайте мне коня и латы, а уж победный меч я сама достану.
Эх, думаю, чем черт не шутит. И кто бы она ни была — сумасшедшая, или колдунья, или в самом деле послана спасти нас, а только солдаты мои присмирели и слушают ее. Что-то такое в ней есть. И терять нам все равно нечего, и так все до последнего потеряно. Эх, была не была, пропади все пропадом... Поверить ей, что ли? Кто не пытается, тот не выигрывает.
Я говорю:
— Девушка Жанна, я здесь всего лишь начальник стражи. Я сам не могу решать. Я поведу тебя к господину де Бодрйкуру. Он здесь главный, и по его слову мы пойдем за тобой или выставим тебя за ворота.
Глава пятая
ГОВОРИТ
РОБЕРТ
ДЕ БОДРИКУР
А-р-р-р! Сто чертей и чертова бабушка в придачу!
Я, Роберт де Бодрикур, начальник гарнизона в замке Вокулёр.
Я сижу у себя в комнате, ужинаю. Вдруг входит Пуланжи, начальник стражи, и говорит:
— Приятного вам аппетита! Там пришла девушка в красном платье.
— Мне сейчас не до девушек. Я ужинаю.
Он говорит:
— Приятного аппетита. Она хочет, чтобы дали ей коня и латы и проводили к дофину.
— Еще чего?
— Она говорит, что ей было знамение и голоса с неба приказали ей освободить город Орлеан, короновать дофина и прогнать англичан за море.
Я обозлился, но не очень. Это вредно для пищеварения. И я ему отвечаю:
— Вы, кажется, видите, что я ужинаю. Это не мое дело, а ваше — гонять вон всяких побродяжек. Дайте ей в шею и выкиньте за ворота.
Он не уходит, говорит:
— Она не побродяжка. Она...
Тут я стукаю кулаком по столу, только осторожно, чтобы не повредить руку, и я ему говорю внятно и понятно:
— Проваливайте вон! По делам я принимаю утром.
Кажется, все ему объяснил. Разжевал, в рот положил и еще пальцем в горло пропихнул. Проглотил и уходи.
А он не уходит. Говорит:
— Знаете, в народе такое поверье: женщина погубила Францию, а девушка ее спасет.
Тут я как трахну кулаком — все косточки отбил — и кричу:
— А-р-р-р! Сто чертей и бесхвостый дьяволенок!
Убирайтесь, пока я вам голову не прошиб! Это какая такая женщина погубила Францию? Это вы так смеете говорить про королеву-вдову? За такие слова, за оскорбление величества, вам не поздоровится! Вон!
Это я его нарочно попугал, чтобы он отстал от меня. Молокосос, никакого уважения к старшим.
А королева Изабелла действительно негодяйка, каких свет не видал. В сговоре с англичанами и своего родного сына, бедняжку дофина, и знать не хочет. Говорит, что он ей вовсе не сын, и никакой он не дофин, и французская земля уж теперь не французская, а английская. Сто дьяволов ей в глотку, такой королеве. Продажная мерзавка, и все тут.
На другое утро он опять является. Ну нет и нет мне покоя! Я храбрый рыцарь и не хуже кого другого дрался при Азенкуре, когда англичане нас вдребезги расколотили и мне расквасили голову. И я три месяца пролежал в постели и глотал всякие дрянные лекарства, и мне через день пускали кровь, так что я совсем ослабел, и каждый день мне ставили клистир. Вам когда-нибудь ставили? Знаете, что это такое? Ну то-то же!
И неужели я за все мои подвиги не заслужил немного отдыха на склоне лет?
Значит, является Пуланжи с самого утра и говорит:
— С добрым утром. Там эта девушка...
— А-р-р-р! — кричу я.— Тысяча чертей, и бесхвостый чертенок, и чертова бабушка в придачу! Не приставайте ко мне!
— Не волнуйтесь,— говорит,— не надо волноваться. Позвольте, я подам вам воды. Отхлебните глоток.
— Не пью я воды, не пью я воды, не пью я воды! Но отхлебнул глоток, и мне как будто стало полегче.
— Ну,— говорю,— пристали вы ко мне, как репей к штанам. Выкладывайте, что там такое, и покончим с этим делом.
Он садится и говорит:
— Если англичане возьмут Орлеан, наш последний оплот, им откроется путь на юг, и уже никаких преград не будет, и мы не сможем им противостоять.
— Все это я без вас знаю, — говорю я.
— И пока дофин не коронован, он не король, и никто его не считает королем. Многие думают, что он даже не королевский сын и никакой не дофин. А когда англичане возьмут Орлеан, а у нас нет короля,— то Генрих Шестой, король Англии, семилетний ребенок, станет королем Франции и править нами будут английские бароны, а мы будем их вассалы и покорные слуги. И вы тоже, господин де Бодрикур.
— И что дальше? — говорю я и стараюсь сдержаться, чтобы не заорать на него.
— Нам терять нечего,— говорит.— Почему не попробовать? А все мои солдаты поверили в эту девушку и пойдут за ней хоть в самое пекло. И если солдаты верят в победу, они побеждают.