— Молодец, — бросил мужчина и продолжил двигаться в конец колонны.
Через некоторое время мы все оказались в требуемых мужчинами позах. И тогда они снова заговорили на разных языках. Я услышала следующую фразу: «Ваши головы склонены в подчинении. Ваши животы под цепью».
Голову я, конечно, не поднимала. На это мне не было дано разрешения. Как и все мы, я смотрела в пол перед собой. Цепь так туго прижималась к моей талии, что на коже должны были остаться глубокие отпечатки ее звеньев. Как они мне и сказали, мой живот был под цепью. Интересно, что бы это могло означать?
На некоторое время нас оставили в покое, в таком положении, стоящими на коленях, и скованными друг с дружкой цепью за шеи. Мужчины удалились, насколько я поняла в конец колонны. Теперь их голоса доносились до меня откуда-то сзади, из глубины коридора. Судя по звуку, они стояли примерно в нескольких ярдах от меня, возможно, в самом конце коридора. Я могла расслышать их разговор, но мужчины говорили на своем собственном языке. Однако, каким бы ни был этот язык, я так и не смогла отнести его к какой-либо из известных мне языковых групп, настолько незнакомым он казался мне в целом. Тем не менее, время от времени, в их разговоре, как мне казалось, я различала, то одно знакомое по звучанию слово, то другое.
Я стояла на коленях, стараясь точно выдерживать ту позу, принять которую, мне было приказано, то есть, опустив голову и туго прижимая цепь к своей талии. Это округлило и подчеркнуло мой живот, словно привлекая к нему внимание. Вот мой живот, такой округлый и мягкий, а вот цепь, твердая и стальная, его опоясывающая, чьи звенья нагрелись теплом моего собственного тела, но, несмотря на то, что моя плоть грела эти стальные кольца они так и оставались несгибаемыми и безжалостными. Мой живот, как мне и сказали, был под цепью.
Я не смела, ни шевелиться, ни хотя бы на миллиметр изменить позу. Что же это могло означать, что мой живот был под цепью?
Конечно, чуть позже я познакомилась с такими позами и фразами, и для меня не осталось никаких тайн касательно их значения, но в то время, когда это все происходило впервые, и мы практически ничего не знали, это было довольно пугающие. Но что напугало меня больше всего, это то, что они заставили меня ощутить. И дело было даже не в том, что в них я почувствовала себя глубоко потрясенной и возбужденной. Важнее было то, что в них я внезапно, беспомощно и уязвимо, ощутила некую правильность. Я вдруг осознала, что в некотором смысле принадлежала им. Но это совершенно противоречило всему, к чему я привыкла, чему меня учили, моему воспитанию, образу жизни, образованию, социальной среде. Могло ли все это оказаться неправильным?
Например, если вернуться к той позиции, принять которую нам приказали. Спору нет, это, конечно, смотрелось прекрасно. В этом у меня не было ни малейшего сомнения. Но необходимо понимать, сколько всего здесь было вовлечено помимо эстетики. Это была не просто линия из пятидесяти или около того обнаженных женщин, каждая из которых была выставлена напоказ в этом положении, превосходно и бескомпромиссно надо заметить выставлена, но в это была вовлечена куда более глубокая значимость. Например, можно просто рассмотреть некоторые аспекты нашей позиции. То, что наши плечи должны были быть расправлены, конечно, подчеркивало линии наших фигур. Это привлекало к нам внимание, к каждой в отдельности и ко всем вместе, к уникальности, особенности и красоте нашей природы, намекало на то, что это не только не должно быть спрятано, отвержено или предано, но должно быть открыто признано и даже прославлено. Мы должны быть непримиримо теми, кто мы есть. Несомненно, нет нужды расписывать символизм собственно стояния на коленях, он и так очевиден. Точно также, ну может быть, по крайней мере, после некоторого размышления становится ясен и символизм разведения наших коленей, который недвусмысленно говорит о том, кто мы такие. Однако в то время я еще не была полностью осведомлена об этом. Я знала только то, что чувствовала себя ужасно уязвимой. Конечно, эта поза ясно дает нам понять нашу уязвимость. Мне казалось, что мои собственные бедра словно пылали от такой демонстрации. Возможно, если бы кому-нибудь пришла в голову мысль в этот момент дотронуться до меня кончиком пальца, думаю, что я бы закричала. Впрочем, существует множество самых разных способов стоять на коленях, и у каждого из них есть множество значений.
Но почему теперь нас поставили на колени здесь, оставив практически без присмотра? О нас что, забыли? Мы должны были ждать, словно мы могли бы быть ничем? Я слышала, что мужчины просто разговаривают где-то позади. Не нас ли они обсуждали? Может, они даже нас комментировали! Интересно, не могло ли быть так, что меня, или некоторых других из нас, они обсуждали в отдельности? Может быть, они сверялись с отчетами, делали пометки напротив неких пунктов в списке или что-то записывали?