Я не нашла в себе сил чтобы ответить ему, продолжая все так же испуганно смотреть в его глаза.
— Вы можешь говорить, — сказал он.
— Да, — выдавила я из себя.
— Ты хочешь жить? — последовал его следующий, ужаснувший меня, вопрос.
— Да, — прошептала я.
Тогда он оторвал взгляд от моих глаз, и осмотрел меня всю, откровенно, оценивающе и невозмутимо. Никогда, за всю мою прежнюю жизнь, на меня не смотрели так, как смотрел этот человек. Казалось, он оценил каждый дюйм моего тела. Я не могла даже начать понимать такой взгляд. А может, что-то внутри меня, наоборот, слишком хорошо это понимало?
Внезапно для самой себя, я, жалобно, приподнялась с пяток, и, по-прежнему оставаясь на коленях, протянула к нему руки. Слезы хлынули из моих глаз. Я заплакала. Я перестала контролировать себя. Я едва могла говорить. Но он казался мне таким добрым. Он должен был понять меня. Я стояла перед ним на коленях в беспомощной мольбе.
— Милосердия, — всхлипнула я. — Я прошу вас о милосердии!
Я сжала ладони вместе, прося его о пощаде. Я жалобно тянула к нему руки, сжатые словно во время молитвы.
— Пожалуйста! — заплакала я. — Пожалуйста!
Но он, по-прежнему спокойно и оценивающе смотрел на меня сверху вниз.
— Пожалуйста, я умоляю вас, — простонала я. — Пощадите! Я прошу, пожалейте меня! Окажите мне милосердие! Я прошу вас! Я умоляю вас!
Однако выражение его лица не изменилось.
В этот момент я почувствовала себя неописуемо глупо. Тогда я уронила руки и опустила голову. Я снова опустилась на пятки, а мои руки, закованные в стальные кандалы, легли на бедрах.
Я вновь попыталась поднять на него взгляд, но почти сразу опустила голову.
— Мне не будет пощады, не так ли? — шепотом спросила я.
— Подозреваю, что не в том смысле, который Ты имеешь в виду, — заговорил мужчина. — С другой стороны, если Ты окажешься превосходной, действительно превосходной, тебе, в конечном итоге, могут оказать определенное милосердие, по крайней мере, в том смысле, что сохранят тебе жизнь.
Эти слова, сказанные таким спокойным тоном, заставили меня содрогнуться.
— Позиция, — негромким спокойным голосом напомнил он.
Я быстро приняла ту позу, в которой стояла первоначально. Как глупо я себя чувствовала. Какой глупой я была! Я же была просто одной из тех, кто прикован к цепи. Неужели трудно было понять, что меня доставили сюда, несомненно, с некими трудностями и расходами, вовсе не для того, чтобы проявлять ко мне милосердие? Как я могла поступить так глупо, как поступила?
А ведь я всегда считала себя неглупой девушкой. Оставалось надеяться, что он не решит, что перед ним идиотка.
Я снова ощутила на себе его изучающий взгляд. В очередной раз я подверглась такому же спокойному, оценивающему исследованию, которое уже имело место чуть раньше, и которое столь встревожило меня.
— Пожалуйста, — всхлипнула я, не выдержав это пытки.
Казалось, что он оценивал меня, причем делал он это так, как мог бы делать это тот, кто умудрен в подобных оценках, тот, кто на самом деле был способен замечать мельчайшие детали, достоинства и недостатки, и на основе их назначать цену. Но ведь на меня нельзя смотреть таким способом! Я же не животное!
Мои руки сами собой оставили талию и метнулись вперед, словно пытаясь спрятать меня.
— Нет, — отрицательно покачал головой мужчина.
По тому, каким тоном это было сказано, по доброте и терпению, слышимым в голосе, можно было предположить, что он не считал меня глупой, даже, несмотря на мои прежние необдуманные действия. Признаться, по некоторым причинам, это обрадовало меня.
Со слезами на глазах, я приняла прежнюю позу, снова оказавшись выставленной напоказ и открытой для его исследования.
Я вдруг осознала, что перед такими мужчинами, как эти, у меня не будет какого-либо выбора в подобных вопросах.
— Предположительно, Ты должна быть полна жизненности, — сказал он. — Это правда?
— Я не знаю, — растерялась я, признаться даже толком не поняв его вопроса.
Хотя, возможно, так или иначе, некой частью меня, я поняла его даже слишком хорошо.
А вдруг он теперь счел меня глупой? Очень хотелось бы надеяться, что нет. Все же сама я себя глупой не считала.
Тем временем, мужчина продолжал свое исследование. Не знаю почему, но в тот момент мне, так или иначе, как бы это, несомненно, не прозвучало ужасно, отчаянно хотелось, чтобы он остался доволен, по настоящему доволен тем, что он видел.
Была ли я, действительно, «полна жизненности»? Что это могло бы означать? Как мне узнать, была ли я таковой или нет? Но я была уверена, что стоит ему прикоснуться ко мне, и я беспомощно закричу. Я ничего не смогла бы поделать с этим! И это не было моей виной! Это было вне моего контроля!