Мы, обитательницы этого сада, были существами избалованными и нежными. От нас требовалось только быть красивыми и угодливыми. У нас имелись шелка, духи, косметика и украшения. И именно эти вещи должны были нас волновать. Мы были практически полностью не осведомлены относительно того, что происходило снаружи. В действительности, это считалось подобающим для нас. Быть информированными — было не нашим делом. Мы не относились к тому типу людей, которых стоило информировать. Порой, когда с улицы долетали резкие звуки, я наблюдала за остальными, и видела, с каким страхом смотрели они друг на дружку, каким ужасом наполнялись их глаза, как испуганно прижимали они к себе свои шелка. Там, по ту стороны этой стены, был другой мир, совершенно отличающийся от этого, от того к которому они были приучены. Это был грубый, неистовый, яростный, требовательный мир. Окажись они за пределами этих стен, и я нисколько не сомневалась, что они мгновенно обнаружат, что их жизнь перевернулась вверх дном. Но что до меня, то я не хотела оставаться в этом саду. Я видела мир, который был за этой стеной, и он был намного реальнее их существования. И именно в том мире мне хотелось бы жить, даже, несмотря на всю его жестокость и опасность. И надо понимать, что дело было вовсе не в том, что я была недовольна своим статусом. К этому времени я уже пришла к тому, чтобы понять то, чем я была, и наслаждаться этим. Просто я хотела быть тем, чем я была, но по ту сторону стены, а не внутри ее, не в этом саду. На самом деле, внутри периметра огороженного этой стеной, у меня не было возможности да конца понять своего естественного состояния, по крайней мере, я не могла в его полном объеме быть той, кто я есть. Просто кому-то для этого требуется целый мир, во всем его многообразии, с тысячами возможностей и опасностей. Я предпочла бы обноски, если бы мне их позволили, вне стены, шелкам и драгоценностям фаворитки в ее пределах.
Я услышала голоса, доносившиеся из дома. Настолько быстро, насколько это было возможно в моей ситуации, дрожа от страха и морщась от боли, я устремилась прочь от становившегося опасным места. Ноги горели огнем, острые грани камней безжалостно впивались в их кожу, но это ерунда, мне будет гораздо хуже и больнее, если меня обнаружат у стены. Подходить к ней, нам было строжайше запрещено. Точнее, нам было запрещено наступать на полосу засыпанную щебнем, что шла вдоль стены. Конечно, я не должна была заходить на нее. Это запрещено! Однако прежде чем зайти сюда, я тщательно осмотрелась. Я приложила все усилия, чтобы удостовериться, что меня никто не видит. Я была уверена, что за мной не следили.
В мои намерения входило, обогнув кустарник и ряд маленьких замысловато постриженных деревьев сада, вернуться к фонтану. Но я едва ступила на траву, как меня, словно плетью ударил мужской голос:
— А ну стоять!
Конечно, я немедленно упала на колени, и прижалась к траве головой и ладонями рук.
Откуда мог взяться здесь мужчина, в саду, в это время дня?
Я не поднимала головы. У меня не было разрешения на это. Я замерла в позе почтения, и изменить ее я тоже не могла. На это у меня не было разрешения.
На мне была только легкая шелковая туника. Чрезвычайно короткая и практически прозрачная. Она не оставляла никаких сомнений относительно моей фигуры.