— Давайте все же посмотрим на других, — предложил второй, оказавшийся довольно осторожным человеком.
— Мы уже их видели и изучили их бумаги, — отмахнулся первый, который, по моему мнению, был старшим среди незнакомцев.
— У нас, конечно, есть несколько штук про запас, — признал агент. — Вы их уже видели, но если хотите, то можете осмотреть их более тщательно. Тем не менее, я действительно думаю, что этот лот — лучшее, из того что у нас есть для ваших целей. Она максимально подходит под все ваши требования. Полагаю, она именно то, что вам нужно. Поверьте, я хорошо знаком с нашими текущими запасами.
— Если хотите, то вы можете для начала наведаться в другие дома, — предложил помощник агента.
В комнате снова стало тихо.
— Могу я осведомиться, — спросил представитель дома, — вас интересует, чтобы лот, удовлетворял только тем критериям, которые Вы мне огласили?
— Что Вы имеете в виду? — не понял первый незнакомец.
— Я мог бы с вашего разрешения, конечно, упомянуть, что конкретно у этого лота имеются определенные достоинства, на которые я хотел бы обратить ваше внимание, — объяснил агент. — Возможно, Вы могли бы заинтересоваться ими. Я имею в виду те достоинства, которыми она обладает помимо того, что она умна, из другого мира, развита, владеет языком как минимум на уровне команд и ничего не смыслит в сложившейся политической обстановке.
— Другие достоинства? — заинтересованно переспросил третий незнакомец.
— Кроме тех, которые довольно очевидны для ваших чувств, — усмехнулся представитель дома. — Я имею в виду, те которые вы не сможете определить, просто положив на нее глаз.
Его фраза была встречена понимающими смешками, стоявших вокруг меня мужчин.
— Итак, такие достоинства входят в круг ваших интересов? — полюбопытствовал агент.
— А разве они не всегда входят в круг интересов в подобной ситуации? — осведомился третий незнакомец, и теперь мужчины засмеялись в голос.
— Что еще не менее важно, — заметил четвертый незнакомец, — она должна выглядеть так, чтобы казалась правдоподобной версия о том, что она была куплена по причинам типичным для такого товара?
— Это точно, — заметил второй мужчина.
— Насколько я принимаю, — поймал его на слове представитель дома, — она должна быть еще и такой, чтобы быть купленной именно по таким типичным для данного товара критериям, любым рассудительным покупателем?
— А она соответствует таким критериям, — поинтересовался первый незнакомец, — независимо от остальных?
— Само собой, — поспешил заверить его агент.
— Тогда пусть продемонстрирует себя, — бросил старший среди незнакомцев.
— Приготовься, — скомандовал мне мужчина.
Я легко вскочила на ноги и замерла, склонив голову и положив правую руку на левое плечо. Конечно, одежды в этот момент на мне не было, но будь я одета в шелк, раздевающий узел был бы именно там. Меня научили, как надо изящно избавляться от шелка, однако в данной ситуации мне ничего не оставалось, кроме как сделать вид, что я делаю это. Я повела рукой, словно потянула за невидимый кончик, распускающий раздевающий узел, а затем, грациозно переступила через воображаемый шелк, который, должен был в такой ситуации лечь вокруг моих ног. Потом я повернулась лицом к незнакомцам и опустилась перед ними на колени, после чего сразу перетекла в положение почтения, коснувшись лбом пола между моих ладоней.
— А она неплохо смотрится в таком положении, — прокомментировал первый из незнакомцев.
— Все они хорошо в нем выглядят, — усмехнулся представитель дома.
Конечно, я уже в течение многих лет, даже до того как окончательно созрела как женщина, знала, что такое уважение и почтение, и о том, что оно принадлежало мужчинам. Но я никак не могла ожидать, если только в своих тайных мечтах, что окажусь в моем нынешнем положении, в том, в котором я стану объектом такой правомерности.
— Начинай, — бросил мужчина.
Я плавно поднялась на ноги и, покорная полученному приказу, начала двигаться, от одного мужчины к другому. Само собой, я начала с того из них, которого я для себя определила как старшего среди незнакомцев. Я пришла к такому выводу исходя из того, что он стоял в центре и чуть впереди остальных, а так же из характера его пристального взгляда направленного на меня, который я смогла выдержать не дольше мгновения. Я крутилась и извивалась перед мужчинами, то перед одним, то перед другим, то приближаясь, то удаляясь, иногда, словно с опаской или застенчиво, иногда почти нехотя, как будто осмелившись проявить высокомерие или непокорность, но, конечно, при этом оставляя небольшой элемент наигранности или фальши, поскольку, если такая игра будет превратно истолкована, запросто можно почувствовать болезненный укус плети. Это был скорее не более чем символический вызов, со стороны той кто ясно понимает и представляет то, что даже такие символы могут быть легко сметены и сокрушены, и она в любой момент может вдруг оказаться на коленях, съежившись в ужасе, в своей законной неволе предписанной самой природой. А есть еще чувственность, которая может быть дразнящей, практически призовом к завоеванию, и чувственность, которая сама по себе дразнит и приглашает разделить предлагаемые ею наслаждения. И есть движения прошения, мольбы и просьбы. Есть множество самых разных движений, самых разных видов и назначений. Некоторым из этих движений меня научили здесь. Другие, как выяснилось, были давно известны мне. Я, втайне от всех, оставаясь в одиночестве, практиковалась в них перед зеркалами. Я нашла их, не знаю как, где-то в глубинах моих потребностей, вытащив их на свет, словно из некого древнего знания спрятанного во мне. Иногда я спрашивала сама себя, кем я была, если могла знать такое. Может, когда-то давно я уже двигалась подобным образом, возможно, в прошлой жизни, перед принцем некого монаршего дома на Ниле, перед каким-нибудь калифом в его тенистом белом дворце, на берегу медленно катящего свои воды Тигра, или в патрицианском доме, окна которого выходят на Тибр? Или эти движения были заперты в самих клетках моего тела, в тайнах генов и хромосом, были частью моего характера, став результатом естественного, а может и искусственного отбора за более чем тысячи поколений? Возможно, когда-то, тысячелетия назад, такие как я, голые и жалкие извивались перед костром у ног какого-нибудь доисторического охотника, в надежде, что он не воспользуется тяжелым камнем, что держит в руке, что позволит ей жить. И с какой благодарностью, и как нетерпеливо я была бы готова принять и насладиться, тем суровым отношением, которое он мог бы на меня наложить! Точно так же и здесь, оказавшись в этом месте, моя природа не замедлила обеспечить меня новыми открытиями. Здесь, вдали от моего собственного мира, наполненного беспорядком и ложью, противоречиями и пуританством, ненавистью и завистью, негодованием и агрессивным нигилизмом, я словно родилась заново, впервые став той, кем я действительно была, без нужды притворяться кем-то еще. Здесь я впервые почувствовала, что могу быть собой, я не кем-то другим. Я часто спрашивала себя, не могла ли я уже когда-то точно так же двигаться в Фивах или Мемфисе, Дамаске или Багдаде, Афинах или Риме? Откуда мне было знать ответ на этот вопрос. Но оказавшись здесь, в этом месте, такая возможность казалась мне намного более реальной. Это, как если бы я внезапно вошла в контакт с тысячей возможных жизней, которые я, возможно, прожила, которые я, конечно, могла бы пожить. Или если это скрывалось в красотах биологического наследия, то, во всяком случае, здесь, оно показалось бы наследством, настоящим кладом, который, наконец, можно было извлечь из тайника, не отрицая и более не пряча, до сего момента скрытое в темных подвалах, сокровище, а выставив его на всеобщее обозрение, позволив блистать у всех на виду, честно заявив о том, чем оно было, чтобы им могли восхищаться, ценить и использовать.