Но я была уверена, что этот незнакомец интересовался особым клеймом, именно тем, которое носила я. Конечно, в это было трудно поверить, поскольку оно было просто одним из многочисленных вариантов обычного клейма. Можно было не сомневаться, что в городе можно было найти множество, возможно даже тысячи тех, кто носил на бедре ту же самую или, по крайней мере, очень похожую отметину.
Снова посмотрев на мужчину, я, угадав его настроение, отпустила шелк и вернулась к своему прежнему положению, повернувшись к нему лицом, опустившись на пятки. Встречаться с его глазами я по-прежнему опасалась.
Похоже, осмотр моего клейма его удовлетворил. Выходит, это для него что-то значило. Я не могла понять этого. Мне было сомнительно, что он мог бы заинтересоваться мною, ну разве что в том плане, в каком можно было ожидать проявление чисто мужского интереса к одной из таких как я, мимолетной прихоти и не больше того.
— В каком доме Ты прошла первичную обработку? — вдруг спросил он и, столкнувшись с моим испуганным взглядом, намекнул: — Ты же не была около стены, не так ли?
— Пожалуйста, — всхлипнула я.
Незнакомец не сводил с меня пристального вопросительного взгляда. Мои глаза заволокло слезами, и я ответила:
— Я не знаю, в каком доме это произошло.
Это, кстати, была чистая правда.
— Как звали того, кто владел тобой первым? — спросил мужчина.
— Я не знаю! — воскликнула я, что тоже полностью соответствовало действительности.
— В каком городе тебя заклеймили? — задал он следующий вопрос.
— Это произошло в загонах, — пожала я плечами, — вскоре после моего прибытия сюда. Меня ни разу не выпускали оттуда. Я не знала, где была.
— И Ты ни разу не слышала, чтобы кто-нибудь назвал город? — уточнил странный незнакомец.
— Нет, — поспешила заверить его я.
Мужчина кивал. Похоже, именно этого ответа он ожидал от меня.
— Как звали тех, кто учил тебя, кто дрессировал? — спросил он.
— При нас они не называли друг друга по именам, — ответила я.
Незнакомец понимающе улыбнулся. Выглядело так, что и этот мой ответ был вполне ожидаем для него. Мне вспомнился тот особенный мужчина, тот, кого я никогда не смогу забыть, тот, кто оказался первым из мужчин этого мира, которого я увидела и рассмотрела, когда мне было разрешено поднять глаза в том мрачном коридоре. Я, женщина из другого мира, не его мира, женщина забранная, вырванная из моего собственного мира и принесенная сюда, в качестве простой пленницы и даже меньше того, голая и закованная в цепи, стояла на коленях у его ног, и испуганно смотрела на него. Да, он пугал меня. Я даже представить себе не могла, что такие мужчины где-то существуют. Именно он, из всех мужчин этого мира, оказался тем, кого я увидела первым. В тот момент я подумала, что могла бы быть важна для него. Его плеть была прижата к моим губам. Столь значимая церемония была исполнена с моего робкого согласия. Это врезалось в мою память. Он был тем, к чьей плети впервые были прижаты мои губы. И я подумала, что, возможно, что-то значила для него.
Но потом, поцеловав вторую плеть, я поняла, что была для него ничем, не больше, чем одной из женщин на цепи. Во время моего обучения, я часто пыталась жалобно и напрасно привлечь к себе его внимание. Его реакция слишком ясно давала мне понять, что для него я была ничем. Иногда мне даже казалось, что смотрел на меня, с необъяснимым для меня гневом. Он так ни разу не прикоснулся ко мне, за исключением тех ситуаций, когда следовало исправить мою позу или поставить меня более подобающе. В таком случае он обращался со мной грубо и даже сурово, значительно жестче, чем это было необходимо. Он не проявлял ко мне ни капли терпения, что, возможно, имело место по отношению к другим. Похоже, по тем или иным причинам я ему не нравилась. Но меня трясло к его малейшего прикосновения. Я едва могла держаться на ногах, когда он был рядом. Порой, когда я просила его, он с презрением отпихивал меня ногой. Чаще он просто отворачивался, оставляя меня в одиночестве, на коленях, униженную и отвергнутую. Иногда он бросал меня в объятия другого. Но я так и не смогла забыть его. И думаю, что не смогу. Ведь он был первым он всех мужчин этого мире, кого я, закованная в цепи, стоя на коленях, увидела перед собой. Он был первым, плеть которого я поцеловала. Я до сих пор помню вкус ее кожи. Но я даже не знаю его имени.