У меня даже сомнения не возникло в том, что посчитай они это полезным, и одна из рабынь была без малейшей жалости принесена в жертву, ради достижения той же цели. Им было бы достаточно легко сделать это, учитывая то, что мы были связаны и всегда под рукой.
Я до дрожи в коленях боялась этих расчетливых, странных мужчин одетых в черные одежды. Я была уверена, что нормальный гореанский мужчина всегда постарается защитить оказавшуюся в смертельной опасности кейджеру, однако ни в малейшей степени не ослабив совершенства своего доминирования над ней. В конце концов, разве она не желанное, красивое животное, стоящее того, чтобы сохранить ее для своего удовольствия?
Земная женщина, кстати, если бы она была спасена на Горе гореанином, скорее всего была бы поражена последствиями своего спасения. В полуистеричном состоянии от облегчения, ошеломленная чувством благодарности, она, скажем, была бы готова броситься в его руки и предоставить ему, даже, несмотря на то, что он — незнакомец, неоценимую любезность ее поцелуя. Многие землянки, как мне кажется, полагают, что их поцелуи имеют большую ценность, тогда как большинство из них даже толком не знает, как надо целоваться, в то время, как поцелуи рабыни, даже самый мимолетный и скромный, но направленный в правильное место и подчеркнутый всем ее поведением, значением ее ошейника и все прочим связанным с ее статусом, может довести мужчину до безумия от удовольствия. Но при этом, надо понимать, что она — рабыня. Безусловно, по мере того, как рабыня все больше и сильнее возбуждается господином, ее поцелуи становятся все более жалобными и беспомощно оргазменными. Землянка же, к своему удивлению и, наверняка, испугу, обнаружит себя беспомощной во внезапно сомкнувшихся вокруг нее могучих руках, и поцелованной в свою очередь, причем поцелованной так, как она никогда не мечтала, что ее можно целовать, с непередаваемой свирепостью, доминированием и властностью. А затем пока она приходит в себя, ошеломленная и сбитая с толку, гореанин возьмет ее в свои руки и бросит на землю, животом вниз, разорвет на ней, находящейся в состоянии почти полного непонимания происходящего, одежду, всю, какая на ней была. Она почувствует воздух на теле и траву под животом и грудью. Она будет протестовать, бороться, попытается подняться. Но его рука удержит ее на месте. Она не сможет подняться. Но вот ее руки завернуты за спину, а на запястьях смыкаются рабские браслеты. Она вдруг понимает, что ее взяли на поводок! Ее куда-то ведут. Если она будет сопротивляться или попытается тянуть время, то ее будут бить плетью. Если у него с собой ошейник, то он, несомненно, будет надет на нее немедленно. Он спас ей жизнь, и эта жизнь отныне принадлежит ему, и он сделает с этим, все что захочет. Он оставит ее себе, использует для своего удовольствия, продаст или подарит, все, что ему понравится.
По мере того, как она все больше и больше будет узнавать о Горе и его обычаях, это станет для нее все яснее. Не все культуры одинаковы. Теперь она — рабыня, со всеми вытекающими из этого на Горе последствиями. Она будет быстро учиться.
— А куда делись урты? — спросил лейтенант.
— Раз мимо нас они не проходили, — ответил хозяин подземелий, — а здесь их нет, нетрудно догадаться, что они вернулись в свое логово или в бассейн. Некоторые все еще могут находиться в проходе.
Пространство по ту сторону ворот было погружено в темноту. Я с трудом могла разглядеть парапет окружавший бассейн, да и то, потому что знала куда смотреть. А еще там было очень тихо, звеняще тихо.
— Может, он ушел, — предположил кто-то.
— Если бы он был внутри, — заметил другой, — он оставил бы ворота опущенными, как барьер. И мы не смогли поднять их. Это было бы просто опасно для нас. Он расстрелял бы нас как вуло в этот момент.
— Там есть другие ворота, доступные из того прохода? — спросил лейтенант.
— Да, — кивнул надзиратель.
— Ааргх! — задохнулся от ярости командир остатков отряда.
— Значит, он ушел? — уточнил чей-то голос сзади.
— Те ворота открыты? — спросил лейтенант.
— Нет, — ответил ему Тарск.
— Я не верю тебе, — прорычал вожак убийц.
— Значит, он все-таки ушел, — снова влез кто-то из его бойцов.
— Если бы он не был внутри, он оставил бы ворота опущенными, — заметил другой мужчина, — чтобы убедить нас, что он все еще там, и задержать погоню.
— А оставление их поднятыми, должно заставить нас предположить, что нас заманивают в ловушку, — сказал третий.
— Или сделать так, чтобы мы в это поверили, — слабым голосом добавил четвертый.