— А разве это отменяет тот факт, что я измелил присяге, — уточнил Тарск.
— У тебя убили заключенного? — осведомился капитан.
— Нет, — мотнул головой хозяин подземелий.
— Ты сделал то, что должен был сделать.
— Конечно, — кивнул надзиратель.
— Тогда выкинь это из головы, — усмехнулся офицер Трева.
— И теперь я снова должен буду сделать то, что должен, — вздохнул хозяин подземелий.
— Не понял, — подозрительно прищурился Теренс.
— По-моему, довольно ясно, что я должен делать, — пожал плечами хозяин подземелий. — Все мои шаги были предопределены, как только я сделал первый свой ход. Я это знал с самого начала. Все остальные ходы были вынужденными.
— К чему это Ты ведешь, — поинтересовался капитан.
— Просто нет никаких альтернативных ходов.
— Может все-таки еще партию? — предложил Теренс.
— Нет, — отрезал надзиратель.
Мне показалось, что Фина испугалась. Кажется, она даже забыла про порученную ей работу.
— Пожалуй, я пойду, — вздохнул офицер. — Желаю тебе всего хорошего.
— И тебе всего хорошего, — отозвался хозяин подземелий.
Теренс быстро собрал свои вещи и покинул комнату.
Между тем, партия двух охранников подошла к концу, и, неожиданно, противники, действительно, сошлись на ничьей. Похоже, понадеявшись на имевшееся у него преимущество, второй охранник проявил самоуверенность, или был небрежен в эндшпиле. Очевидно, в ничью партию склонила фигура единственного Копейщика. В некоторых партиях этой игры, результат зависит не столько от силы и ценности фигур, которые могут уравновесить друг друга, сколько от самого казалось бы незначительного хода самой легкой фигуры на доске. Рискну предположить, что это же правило может быть верно, и в случае больших игр, в которых даже ребенок или простая рабыня, должным образом размещенные в критической точке игровой доски политиков, могли бы послужить точкой опоры, опираясь на которую можно было бы свалить империю. Свободная женщина встала на колени перед этими двумя мужчинами и по очереди поцеловала их ноги. Затем ее освободили от цепи, державшей у кольца, вздернули на ноги, повернули и подтолкнули к двери. И никаких церемоний. С ней обращались так, словно она могла бы быть не больше, чем рабыней. Леди Айлин, закованная в наручники и кандалы, поспешила, насколько позволяла короткая цепь, в караульное помещение, чтобы приготовить вино для мужчин. Они, не торопясь, обнявшись за плечи, следовали за ней. Свободная женщина знала дорогу. В последнее время ей уже не раз приходилось служить там, на матрасах охранников.
А Фина, действительно выглядела напуганной. Интересно, что ее так могло напугать?
Я же снова все внимание уделила своему шитью. Хотелось бы надеяться, что охранник, для которого я трудилась, будет доволен. Не хотелось бы отведать его плети. А еще больше хотелось надеяться, что он попросит меня, и что хозяин подземелий сочтет целесообразным отправить меня к нему. О, с какой радостью бежала бы я к его матрасу! С каким нетерпением бы я стремилась поскорее оказаться в его руках, чтобы он еще раз напомнил мне о том, что я была рабыней.
Глава 39
Я медленно приходила в сознание, пытаясь понять, что же мешает мне спать. Какое-то смутно различимое беспокойство. Какие-то далекие звуки, может стук, может даже крики.
Теренс, офицер Трева, уже несколько дней не появлялся в подземельях, как раз с той последней партии Каиссы, которую он выиграл у хозяина подземелий.
Все эти дни Тарск проявлял необычное усердие в своих обязанностях. Кроме того, он оказался вовлечен в различные таинственные мероприятия, о которых мы, подземные рабыни, ничего толком разузнать так и не смогли. В течение этих дней, то приходили, то уходили различные должностные лица, подолгу задерживавшиеся в апартаментах надзирателя. Судя по всему они вели с ним какие-то переговоры.
Конечно, я догадывалась, что к настоящему времени тот жуткий подарок, что был передан на Кос, уже должен был дойти до получателя.
В моем затуманенном дремой сознании снова возникло ощущение, что я слышу отдаленный стук. Я перекатилась со спины на бок. Подо мной твердый каменный пол. Я лежала около дивана Теренса, который вызвал меня к себе вчера вечером. О, он опять заставил меня служить ему со всей изящностью и страсть, на которые я была способна. Он был из тех мужчин, что не согласятся принять от женщины менее совершенное обслуживание.
Мало в чьих руках я чувствовал себя настолько рабыней, как в одном лишь его присутствии.
Уверена, я была привлекательна для него, как женщина, пригодная для удовольствия мужчин. Но мне показалось, что помимо этого соображения, было и кое-что еще. Используя меня так же, как любой мужчина может использовать ту или иную женщину, он, по какой-то одному ему известной причине, получал еще и некое, весьма особенное удовольствие. Особый, маленький нюанс удовольствия, который он видел лично во мне, особенный оттенок удовольствия наряду с обычным восхищением, возбуждением и удовлетворением от использования рабыни, которые он, несомненно, мог бы получить у любых других женщин, как мне кажется, имел отношение к тому факту, что я была с Земли. У него, казалось, имелось некоторое понимание того, что с политической, образовательной и культурной точек зрения было сделано с мужчинами Земли, ради разрушения их природы, унижения и лишения их мужественности. Соответственно для него было особым удовольствием, превратить меня, земную женщину, теперь уже вырванную из привычной среды обитания и помещенную в ошейник гореанской неволи, в пульсирующую, дергающуюся и содрогающуюся в его руках рабыню, извивающуюся и кричащую, подпрыгивающую и корчащуюся, задыхающуюся и стенающую, в упоении облизывающую и целующую его, восхищенную, покоренную и страстную кейджеру.