София Брюгге
Свидетельница
Все события и персонажи вымышлены, любые совпадения случайны
Дрожа от ярости, я взяла электрошокер и пошла к квартире соседки. Одиннадцать ночи, надо сказать. Дверные звонки у нас оформлены в виде выключателей, а звук от них пронзительный, долгий и невыносимый.
Она открыла, зная, что я буду звонить.
— Почему вы долбите в стену? — еле сдерживаясь, налетела я, — Одиннадцать часов!
— А мы муху убиваем, — слегка растягивая слова, с фальшиво-простодушным видом выдала та, — Ну, знаете, такая муха, села на стену…
Электрошокер я держала в кармане, крепко обхватив пальцами.
— Надеюсь, ваша муха уже улетела, — говорить тут было нечего, я резко развернулась, ушла в квартиру и хлопнула дверью. Может, теперь она прекратит.
Секунда. Две. Три.
В стену, как раз над моей кроватью снова продолжили бить. Чем-то тяжелым. Бум. Бум. Бум. По кровати и вокруг нее были разложены вещи — я собиралась в командировку, ранний автобус. Почти закончила. Падала от усталости. На светло-бежевой стене виднелась черная отметина — это я, перед электрошокерно-крестовым походом ударила в ответ пластиковой емкостью, с помощью которой в утюг заливают воду. И еще проорала пару ласковых. Конец лета, духота, все окна нараспашку — разумеется, она слышала.
Долбление не прекращалось. Я сжала кулаки. Знаю, почему она это делает.
Знаю.
Знаю.
***
Потому что перед командировкой я взяла два дня отпуска и вчера, в будний день, оказалась дома, а не на работе. И потому что лето, и ее дочка тоже была дома, а не болталась в школе. А вот почему сама соседка была дома, а не где-нибудь еще, я, честно говоря, не знаю, но это ее дело. Я сидела и читала — а жарень, окна открыты, открыта балконная дверь, наши квартиры на стыке изгиба дома, чуть повернуты друг к другу, и даже можно слегка подглядеть, что происходит внутри.
Ее муха случайно подглядела и подслушала.
Сначала раздались крики. Так кричат, когда тебя режут. Когда на твоих глазах живое существо попадает под машину. Когда в пропасть в горах срываешься, не меньше.
— Ты что, огурцы с помидорами не помыла?? Я же сказала тебе помыть!
«Какая трагедия», — беззлобно подумала я, не отрываясь от страницы, — «Поворачиваешь ручку, открываешь в кране воду, подсовываешь под струю овощи. Тяжела твоя жизнь».
Девочка что-то ей ответила.
— Я тебе сказала! Опять меня не слушаешься? Торчишь весь день в своем телефоне! Что мы, блять, есть будем?
«О, с матом пошли».
А страсти за стеной накалялись.
— Я тебе говорю! На меня смотри! Ты посуду помыла? Сковородку помыла? — невнятные оправдания с той стороны, — Ты, блять, совсем офигела? Ты из грязной посуды жрать будешь? На, держи грязную сковороду, и жри из нее как свинья!
Я заметила, что просто перестала дышать, а сердце бьет в набат. Как будто эта баба, злая и дикая, как бык на корриде, нависла надо мною и вопит уже на меня. И столько ярости и первобытной злобы в ее голосе, что внутренности скручивались в один тугой черный узел. Терпеть было невозможно.
Через окно долетел звук пощечины, а за ним — каскад мелких ударов.
— Ненавижу тебя! Ненавижу!! — разразилась слезами девочка и — череда торопливых шагов — выбежала из комнаты.
Я не могла больше.
Во время всей этой сцены я тряслась, я взвешивала — делать что-нибудь или нет. Но сейчас решилась. Дать ей понять — ее слышат. Она не скроет свое преступление. Не оставит сор в избе. Она калечит морально ребенка — и это не пройдет незамеченным.
Я вышла, в чем была, прошла по коридору до соседней двери, нажала звонок.
Пауза.
— Кто там? — раздался голос.
— Соседка.
Своим голосом я владела плохо: подрагивал. Язык запинался. Меня била дрожь.
Дверь отворилась на три четверти. Моя соседка — спокойная как ангел, деловая, будто только что сверяла каталог публичной библиотеки — недоуменно смотрела через порог. Темно-русые выпрямленные волосы по обеим сторонам от лица, загар. Крупная. Фигуристая, но грубоватая. В подростковом возрасте таких называют пропащими. А сейчас — где-то моя ровесница, не больше тридцати.
Я смотрела на нее в упор. За ее плечом, из дальней комнаты, выглядывала девочка.
— Еще раз услышу, что вы матом орете на ребенка и бьете ее — обращусь в органы опеки, — выстроила я предложение.
— Да хоть завтра, — равнодушно парировала мадам, и закрыла дверь обратно.
Я вернулась в квартиру.
Но нужно что-то делать.
Про органы опеки это я, конечно, глупость сморозила. Перенервничала. Какие органы опеки. Но так оставлять нельзя. И просто само по себе, и чтобы она не думала, что я голословна.