Карли тяжело дышала.
- Он знал об этом? Мне теперь кажется, что знал. Как он добивался меня, как он смотрел на меня! Слова, которые он говорил... "Мы очень похожи", - говорил он и смеялся. - Она опять схватила Еву за куртку. - Он знал?
- Не могу вам точно сказать.
- Я рада, что он мертв. Я бы хотела сама убить его. Какая досада, что этот нож не оказался в моей руке! Я всегда буду жалеть об этом.
* * *
- Какие комментарии, Пибоди?
- Никаких, сэр.
Они спускались на лифте. Пибоди стояла, отвернувшись к двери, и смотрела прямо перед собой. Жуткая боль разрывала тело Евы, билась глухими ударами в каждой клеточке.
- Тебе не понравилось, как я вела допрос?
- Не мне об этом судить, лейтенант.
- Не держи в себе, выплесни.
- Хорошо. Я не понимаю, зачем вам понадобилось говорить ей все это.
- Это было необходимо, - выпалила Ева. - Имеют значение все связи.
- Вы просто добили ее.
- В этом состоит мой метод, который выходит за рамки твоих стандартов.
- Вы сами спросили меня о моем мнении. Если и было необходимо рассказать ей об этом, то почему обязательно таким жестоким образом? Неужели нельзя было как-то смягчить удар?
- Смягчить удар? Ну-ка, скажи мне, как это можно было сделать. Расскажи мне, как все это упаковать в коробочку с розовой ленточкой. - Она повернулась к Пибоди, и, как недавно у Карли, глаза ее пылали ненавистью. Что ты, черт побери, понимаешь в этом? Что ты можешь об этом знать? Ты, которая выросла в большой, благополучной, счастливой и дружной семье, все члены которой каждый вечер в полном составе собирались за столом, чтобы сообщить друг другу приятные новости прошедшего дня!
Ева задыхалась, ей не хватало воздуха. Она никак не могла вдохнуть его полной грудью.
- Когда отец приходил к тебе на ночь сказать спокойной ночи, он не лез в твою постель и не пытался обнять тебя своими потными лапами! Отцы не пытаются трахнуть своих дочерей в твоем милом тепленьком мирке!
Ева выскочила из лифта, пулей промчалась по холлу и бросилась на улицу.
Она шла по тротуару, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть изо всех сил пуделя, который увязался следом. Голова у нее раскалывалась от дикой боли, в мозгу с ошеломляющим грохотом взрывались бомбы. Она чувствовала, как дрожат руки, хотя держала их в карманах сжатыми в кулаки.
- Даллас...
- Не надо! - предупредила она Пибоди. - Не трогай меня сейчас.
"Она сможет убежать от этого, - уговаривала себя Ева. - Она сможет победить накатывающую ненависть, от которой хочется выть и кататься по земле. А когда она справится с этим, останется лишь головная боль, тоска и жуткая слабость во всем теле".
Когда Пибоди подошла к ней, Ева была бледна как смерть и сосредоточенна.
- Мои личные ремарки не имеют значения. Я извиняюсь за них.
- В этом нет необходимости.
- Есть. Я все равно считаю, что во время прошедшей беседы необходимо было быть жестокой, но ты здесь не для того, чтобы быть мальчиком для битья у своей начальницы.
- Все нормально. Я уже немного привыкаю. - Пибоди попыталась улыбнуться, но с ужасом увидела, как глаза Евы наполняются слезами. - Боже мой, Даллас?!
- Молчи. Черт! Сейчас пройдет. - Она отвернулась и уставилась в стену дома. - Мне надо пару часиков отдохнуть. Воспользуйся общественным транспортом и отправляйся в управление. - Слезы и крик разрывали ей грудь, пытаясь вырваться наружу. - Встретимся в больнице имени Рузвельта через два часа.
- Хорошо, но...
- Через два часа, - бросила Ева и прыгнула в свою машину. Ей было необходимо побыть дома, чтобы немного успокоиться и собраться.
* * *
С восьмилетнего возраста Ева старалась, безжалостно ломая себя, заблокировать свое подсознание, изо всех сил загоняла внутрь мерзость, которая случилась в ее жизни. Она стремилась начать жизнь с чистого листа, написать на ней новую судьбу, кровью выводя строку за строкой. Но она хорошо знала чувство, когда эта мерзость вырывается из своего логова и начинает грызть ее душу и тело. Ева прекрасно понимала нынешнее состояние Карли. Знала, через что ей придется пройти, чтобы научиться жить с этим.
Дикая головная боль бушевала, как торнадо, в ее мозгу, когда она подъехала к воротам своего дома. Глаза были полны боли и ужаса, к горлу подступала противная липкая тошнота. Но она приказала себе собраться. Собраться и спокойно войти в дом.
- Лейтенант... - начал Соммерсет, увидев ее.
- Не трогай меня.
Ева пыталась говорить спокойно, но дрогнувший голос выдал ее. Неся себя, как стеклянный сосуд, из которого нельзя до времени выплеснуть ни капли ненависти и мерзости, она поднялась наверх. Ей казалось, что, если удастся просто полежать хотя бы час, с ней все будет в порядке. Но организм подвел ее. Она бросилась в туалет и упала на колени. Ее рвало.
Когда в желудке уже ничего не осталось, не имея сил встать, Ева растянулась на коврике. Очнулась она, почувствовав холод на лбу. Блаженный холод.
- Рорк, оставь меня в покое.
- Не сейчас.
Она попыталась отвернуться от него, но он обнял ее.
- Я сейчас без сил...
- Вижу, дорогая.
Ева ощущала себя хрупкой, как стеклянная ваза, когда Рорк поднял ее на руки и отнес в постель. Пока он снимал с нее туфли и накрывал одеялом, ее начало трясти.
- Мне хотелось прийти домой.
Он ничего не сказал, лишь плотнее закутал ее в одеяло и поцеловал в лоб. Лицо Евы было настолько бледным, что на его фоне черные круги под глазами выглядели как дыры. Когда он приблизил стакан с какой-то жидкостью к ее губам, она резко отвернулась.
- Нет! Никаких транквилизаторов, никаких снотворных.
- Это чтобы остановить тошноту. Ну, выпей. - Он отвел прядь ее густых волос со лба, решив, что ему придется влить лекарство ей в горло насильно. - Ничего другого. Я обещаю.
Она выпила, потому что в желудке опять начались жжение и судороги, а в горле все жгло и скребло, как будто она проглотила ежа.
- Я не знала, что ты дома. - Внезапно слезы, которые последние часы жгли ей грудь, хлынули из глаз. - Рорк! О боже!
Она крепко прижалась к нему, пытаясь зарыться в теплой груди родного и по-настоящему близкого человека. Все ее маленькое тело трясло в лихорадке, и он прижал ее сильнее к себе.