Однажды, много лет назад, приехав к ним из глухой деревни откуда-то из-под Пензы, погостить, Ксюша осталась в их доме навсегда. Ей все-все в их доме понравилось. И Люсенька в первую очередь. Она и ее воспитанием занималась в том числе. И неплохо воспитала, имея на руках диплом учителя английского и испанского языков.
Как-то Ксюша от них съезжала. Когда Люсеньке только-только исполнилось десять. Наметился у нее какой-то нелепый романчик, с маминых слов. Мама не была против и позволила Ксюше устраивать свою личную жизнь по ее усмотрению. Романчик продлился недолго. Молодой человек оказался мерзавцем. Обманул бедную деревенскую учительницу. К тому же заставил Ксюшу сделать аборт, который прошел с осложнениями. В результате — бесплодие. Мамочка еле отыскала свою троюродную сестрицу в одной из районных клиник. Привезла ее обратно в дом. Ухаживала, пока Ксюша не окрепла. А потом оставила навсегда в своем доме, взяв с Ксюши слово больше никогда, никогда не пытаться менять что-то в своей жизни.
— Тебе судьба подарила нас, дорогая. Разве этого мало? У тебя есть крыша над головой. У тебя есть семья, которая тебя любит. К тому же у тебя есть гарантированная работа, которая оплачивается. Я даже упросила мужа оформить тебя официально в его фирме, чтобы у тебя шел стаж, чтобы в старости ты получала пенсию. Это ли не подарок судьбы?
Люсенька, не отлипая в те дни от Ксюши, считала детским своим умом, что на самом деле это Ксюша для них подарок судьбы. Она милая, добрая, любящая. Она прекрасно готовила и любила Люсеньку, как свою родную дочку…
— Эта девушка Кира была в вашей компании белой вороной, — продолжила свою мысль мамочка, погружая ложечку в овсяный кисель, который Ксюша готовила ей по специальному рецепту. — Вы с Олей дочери обеспеченных родителей. У вас с раннего детства было все.
— У Оленьки очень рано не стало мамочки, — с печалью воскликнула Люсенька.
— Ну да, да, это была трагедия, конечно. Но отец для Ольги очень много сделал. Гораздо больше, чем ее непутевая мать. И главное, он не позволил ей скатиться в пропасть. А у нее для этого были все предпосылки. — Мамочка подумала, склонившись над миской с овсяным киселем, и добавила: — И задатки.
— Что ты этим хочешь сказать, мама? — растерянно заморгала Люсенька.
— Только то, что она… Она… Ой, не знаю, как сформулировать правильнее. — Она снова смешно сморщилась, прекрасно зная, что эта гримаса ее не портит, а, напротив, делает ее лицо очень милым. — Каждое дурное зерно, в случае с Олей, всякий раз падало в благодатную почву. К ней как-то очень удачно прилипала всякая грязь. Где намечался какой-то ужасный шабаш, там она. Признаюсь честно, теперь-то уже могу, времени прошло немало, я всегда думала, что она сядет. Рано или поздно, но сядет.
— Кто?! Оля?! Моя Оля?! — Люсенька покраснела до слез от обиды за любимую подругу. — Мама, ты о чем вообще говоришь! О ком вообще говоришь! Это же Оля, моя подруга. Она не способна.
— Сейчас — да. Но раньше…
Мама еще ниже склонилась над плошкой с овсяным киселем и часто-часто заработала ложкой. Если кисель остынет, есть его становилось невозможно.
— А что раньше?
Люсенька надула губы и решительно отодвинула от себя креманку с любимой творожной массой. Она обиделась на мамочку. Та не имела права говорить дурно об Оле. Она многого не знала. И могла только догадываться. А вот Люсенька знала об Оле все. Или почти все. И знала, что вернее и надежнее подруги в ее жизни уже не будет никогда.
— Раньше твоя Оленька водила сомнительные знакомства. Весьма сомнительные. — Мамочка доела кисель и с облегчением отодвинула от себя пустую посудину. — И если бы не Всеволод Игнатьевич, если бы не его связи и деньги, Ольга бы точно попала за решетку. Послушай, дорогая, давай сменим тему. Я не хочу больше говорить о них. У меня есть моя девочка, моя милая, любимая девочка. И это главное. Кстати, тебе просто необходимо посетить моего косметолога.
Эта фраза, сказанная будто вскользь, да еще сопровождаемая красноречивым взглядом по ее загорелым щекам, окончательно добила Люсеньку. Она разозлилась.
— Мамочка, я как-нибудь сама, хорошо? — холодно улыбнулась она матери, бросая салфетку, укрывавшую колени, на стол. — И вообще, мне пора.
— Как пора? Ты же собиралась пожить у нас какое-то время.
— Я передумала.
— Ну, как тебе будет угодно.
Кажется, мамочка даже не расстроилась. И даже будто выдохнула с облегчением. Люсенька тоже внезапно обрадовалась, изменив свое решение погостить у родителей. Мамочка — это не Ксюша. К ней был нужен особенный подход. А Люсенька сейчас находилась не в том настроении, чтобы заниматься стратегией. Ей не до этого! У нее страшно погибла подруга. Нелепо как-то. Необоснованно. Погибла не одна, а с группой лиц, с которыми Кира, кажется, даже не была знакома.