* * *
«В стране моей, – говорит блаженный Кир-Лука, – умер князь и был погребен, как должно. Однажды, проходя мимо кладбища, я увидел стоящего у одной могилы человека, черного, как потухший уголь. Он звал меня к себе. Я подошел и вот что услышал: «Я написал в завещании моем раздать бедным оставленные деньги за спасение моей души, и это завещание мое не исполнено до сих пор. Скажи, чтобы раздали непременно, а иначе я останусь навсегда в том положении, в каком ты меня видишь» («Пролог», 24 августа).
* * *
Йлиний младший рассказывает, что в Афинах был очень красивый дом, в котором, однако, никто не жил, так как в нем являлось привидение. Однажды в этот город прибыл философ Афинагор и узнав, что указанный дом продается очень дешево, купил его и переехал жить. В первую же ночь, когда Афинагор, по обыкновению, читал и писал, вдруг раздалось бряцание как бы железа и потом явился старик, скованный цепями. Старик подошел к Афинагору, но тот не обратил на него внимания, продолжая писать. Привидение сделало знак, чтобы Афинагор следовал за ним, но философ, с своей стороны, сделал ему знак, чтобы явившийся обождал, и, по-прежнему, продолжал писать. Потом взял свечу и последовал за явившимся стариком.
Вышли на двор, и здесь вдруг в одном месте привидение исчезло в землю. Афинагор, нисколько не испугавшись, заметил это место, вырвав немного травы. На другой день он известил о случившемся городские власти. Когда начали рыть в указанном месте землю, открыли кости скованного цепями человека. Кости преданы были обычному погребению, и в дом с тех пор старик в цепях больше не являлся («Душеполезные размышления», 1883).
* * *
Один священник с особенным усердием поминал за Литургией покойников, так что если кто раз подал ему записку о поминовении, он выписывал имена усопших в свой синодик и, не говоря о том подавшему, поминал всю жизнь. При соблюдении этого правила у него составился синодик с таким многотысячным перечнем имен, что пришлось ему разделить его на отделы и поминать по очереди.
Случилось, что он впал в какую-то погрешность, так что ему угрожало устранение от прихода. Дело было передано Московскому митрополиту Филарету, и когда преосвященный уже собирался наложить резолюцию об устранении его, вдруг почувствовал какую-то тяжесть в руке. Митрополит отложил подписание до следующего дня. Ночью он видит сон: перед окнами собралась толпа народа разного звания и возраста. Толпа о чем-то громко толкует и обращается с какою-то просьбою к митрополиту.
– Что вам нужно от меня? – спрашивает архипастырь. – И что вы за просители?
– Мы отшедшие души и явились к тебе с просьбой: оставь нам священника и не отстраняй его от прихода.
Впечатление от этого сновидения так было велико, что Филарет не мог отделаться от него по пробуждении и велел позвать к себе священника. Когда тот явился, митрополит спросил его:
– Какие ты имеешь за собою добрые дела? Открой мне.
– Никаких, владыко, – отвечал священник, – достоин наказания.
– Поминаешь ли ты усопших? – спросил его митрополит.
– Как же, владыко, у меня правило: кто подаст, раз записку, я уже постоянно на проскомидии вынимаю частички о них, так что прихожане ропщут, что у меня проскомидия длиннее Литургии, но я уже иначе не могу.
Преосвященный ограничился переводом священника в другой приход, объяснив ему, кто был ходатаем за него («Странник», 1862, май).
* * *
Один из афонских подвижников открыл святогорцу, известному отцу Серафиму, следующее: «Причиной моего вступления в монашество было видение во сне загробной участи грешников. После двухмесячной болезни я пришел в сильное изнеможение. В этом состоянии я вижу двух юношей, вошедших ко мне. Они взяли меня за руки и сказали: «Следуй за нами!» Я, не чувствуя болезни, встал, оглянулся на свою постель и увидел, что тело мое лежало спокойно на постели. Тогда я понял, что оставил земную жизнь и должен явиться в загробный мир.
В лице юношей я узнал Ангелов, с которыми и отправился. Мне показаны были огненные места мучений; слышал я там вопли страдальцев. Ангелы, показывая мне за какой грех какое назначено огненное место, прибавили: «Если и ты не бросишь своих привычек к греховной жизни, то – вот и твое место наказания!».
Затем один из Ангелов восхитил из пламени одного человека, который был черен, как уголь, весь обгорел и с ног до головы окован. Тогда оба Ангела приступили к страдальцу, сняли с него оковы – и вместе с ними исчезла вся его чернота: он стал чист и светел, как ангел. Потом Ангелы облекли его в блестящее одеяние, подобное свету.
«Что значит это изменение сего человека?» – решился я спросить Ангелов. «Это грешная душа, – отвечали Ангелы, – была отлучена от Бога за свои грехи и должна была вечно гореть в этом пламени; между тем, родители этой души подавали много милостыни, делали частые поминовения за Литургиями, отправляли панихиды, и вот ради родительских молитв и молитв святой Церкви, Бог умилостивился и грешной душе даровано совершенное прощение. Она избавлена вечного мучения и теперь предстанет пред лице своего Господа и будет радоваться со всеми Его святыми».
Когда видение кончилось, я пришел в себя и что же увидел? Вокруг меня стояли и плакали, приготовляя тело мое к погребению» («Странник», 1862, май).
Явление умерших родным и друзьям с известием о своей смерти
Замечательный мыслитель, светский, но глубоко знающий богословскую литературу, передал преосвященному Никанору, архиепископу Одесскому следующее.
Один кавказец сидел ночью у себя в квартире и читал книгу. Поднимает голову, – и видит напротив себя в углу туман. Машет рукою, чтобы туман рассеять, но из тумана выделяется светлая фигура его невесты, которая была в эту минуту далеко в России. Он невольно падает пред тенью на колени. Невеста кладет ему венок на голову и исчезает в тумане. (Он долго чувствовал на голове как бы круг венка.) Идет сейчас же к твоим родителям и рассказывает о видении. Записали день и час, и что же? В этот день его невеста умерла («Странник», 1887).
* * *
Один известный деятель Славянского благотворительного общества, рассказывал преосвященному Никанору, о своем брате офицере. Брат его в одном городе ехал с товарищем домой с вечерней пирушки в экипаже. Приехал и вошел в свою квартиру, а товарищ поехал дальше в свою квартиру. Входит брат в кабинет, сопровождаемый денщиком, а за письменным столом, к ним спиною, сидит его товарищ, с которым он только что расстался. Денщик говорит: «Вот и не заметил, как они вошли». Брат заглянул в лицо сидящему, и видит ужасное мертвенное лицо товарища. В ту же минуту слуга товарища прибежал доложить, что барин только что воротился домой и умер («Странник», 1887, сентябрь).
* * *
У Евдокии Петровны Елагиной занемог сын Рафаил. Мальчику, горячо любимому, было около двух лет. Он сильно страдал, и мать, не сводя с него глаз, сидела подле его кроватки. Нечаянно она взглянула на дверь и в это мгновение видит входящую Марью Андреевну Мой-ер (урожденную Протасову), свою подругу. Евдокия Петровна вдруг вскакивает со стула, и бежит к ней навстречу с восклицанием: «Маша!». Но в дверях уже никого нет. С Евдокией Петровной сделалось дурно. В эту самую ночь и в этот самый час Марья Андреевна скончалась в Дерпте, как после было получено известие (Из сочинений В. А. Жуковского, т. 4).