— Здесь они, Магда! Здесь! Недалеко уже, где-нибудь в Кишпеште или Лёринце…[6] Еще один-два дня, а может, только… может, уже…
Жужа готова была закричать от радости, но вдруг вспомнила, с каким трудом засыпала вчера вечером Магдина дочурка — без ужина, без воды, в тяжелом смраде сапожного клея, крахмала, кож.
— Утром скажем Дяпаи, — взволнованно прошептала она. — Не надо нам больше никакой рабочей книжки, не пойдем мы в Буду. Теперь-то мы и здесь выдержим, как-нибудь перетерпим, немного уже осталось… Ты слышишь, Магда?
Не отвечает Магда. Уснула опять? Иль плачет? «Наверняка плачет, — подумала Жужа. — По мужу. Ведь уже две недели не знает о нем ничего». И крикнула в темноту:
— Не плачь, Магда!.. Нельзя падать духом!
Ответа не последовало.
Жужа опустилась обратно на свое ложе. Очень хотелось есть.
В жандармской казарме на Бёсёрменьском проспекте от гула канонады проснулся заключенный в карцер механик Мартон Андришко. Проснулся, приподнялся на нарах. От холода и жесткого ложа ныло все тело, каждый сустав.
«Да, это они, — подумал Андришко. — Они!» И безошибочным ухом побывавшего на войне человека определил даже, что гул орудий доносится со стороны Ирши и Дёна. Значит, осталось не больше одного-двух дней. Несколько дней и — все! Глупо, ох, до чего же глупо погибнуть от удара корчащегося в последних, предсмертных конвульсиях гада!
А ведь в каких переделках ему только не доводилось бывать!.. В восемнадцатом, на итальянском фронте, командовал восставшей против императора ротой, в девятнадцатом — сражался против интервентов под Шалготарьяном. У Тисы отстреливался до последнего патрона. Хортисты, схватив, пытали зверски. Потом два года по концлагерям и тюрьмам — Хаймашкер, Шопронкёхида… Освободившись, пробрался в Париж, работал на заводе Рено. Затем сражался в Мадриде. Навек запомнился тот черный день, когда в Пиренеях разоружали Интернациональную бригаду. Сидел за колючей проволокой, гнул спину на принудительных работах. Летом 1940 года, когда началась неразбериха, в канун крушения Франции, их группу погрузили в Бордо на пароход и повезли в Англию. Но не успели отойти и пяти километров от берега, как налетели немцы. Старенькая баржа — в щепки. Вцепившись в какое-то бревно, Андришко несколько часов глотал соленую морскую воду, пока его не выудили рыбаки. Снова концлагерь, на этот раз петэновский, откуда в 1942 году — уже вместе с семьей — его, как венгерского подданного, выдворили на родину.
Да, чего только не выпадет на долю человеку! И чего он только не вынесет!
А вчера вечером, когда он с пакетом листовок для типографских рабочих перелез через ограду фаркашретского кладбища, возле условленного места его уже ждали два детектива. Видно, кто-то предал. Ну что ж, может быть, били беднягу, пока не заговорил. А может, просто давнишний провокатор, агент полиции? Только кто бы это мог быть? Неужели прав Сечи — надо было попробовать связаться с Палом Хайду, с социал-демократами… Подозрительно много ребят пропало без вести из типографии начиная с марта. Коммунисты…
Громыхали орудия на Алфёльде, где-то между Иршей и Дёном — всего в тридцати километрах отсюда. День ходу… полтора часа на велосипеде. А на хорошей машине — совсем пустяк. Эх, старина, до чего же глупо кончить вот так! Столько всего миновать, а в последний миг… Поставят к стенке, бах — и готово! Для этого много времени не нужно, одного-единственного мига достаточно! Последнего мига…
А может, нет? Ведь попался он как член подпольной ячейки. Значит, они наверняка захотят вытянуть из него хоть что-нибудь. Что, если прикинуться человеком, который знает много, только не хочет говорить? Бить начнут? Что ж — пусть бьют! Лишь бы не до смерти. Или, может, придумать какую-нибудь чушь? И порциями выдавать ее следователю?.. Нет, вряд ли это пройдет, если в деле замешан провокатор. Для этого надо знать, что известно шпику.
Глупо как — в последний момент!
Когда там, в Бордо, немецкая бомба угодила в их посудину и потом он, вцепившись в бревно, болтался в океане, все было таким ясным. Он попросту и не надеялся выжить. Удивительно, но в такие минуты человеку совсем не страшно, скорее — любопытно: что же будет дальше?
Мадрид! Звучит так обыденно. А сколько раз почти ежесекундно там свистала над самым ухом смерть! И это — на протяжении многих месяцев!
Ничего, выкрутится как-нибудь и теперь! Нужно только выиграть время! Время! Ведь вот они, советские пушки, грохочут уже у самых ворот Будапешта. Не надо падать духом! Нет!