И вот именно сейчас, после разговора с соседом, я наконец сообразил, чем был занят тогда г-н Перл. Он ничего не хотел забывать… Изо всех сил он боролся с беспамятством. Г-н Перл был истинным диссидентом. Пока весь город учился впадать в забытье, он один воевал с амнезией. Но беспамятство победило его. И он, создав гениальную копию своей комнаты, забыл сделать последний штрих, произвести последнее свое творение – он забыл нарисовать себя.
Мы все тогда, пожарники и зеваки, ошарашенно и восхищенно оглядывая нарисованную комнату, с изумлением не нашли в ней г-на Перла. Ему не удалось уцелеть. Он исчез вместе с патлатой бородкой и замазанной красками блузой, исчез, как исчезли все стены, крыша и перекрытия этого несчастного дома.
Властитель дум
Весь следующий день я не мог работать. Я все время вспоминал рассказ соседа. То, что он сообщил мне, не укладывалось у меня в голове… И еще я думал о господине Перле. О его отважном противостоянии и о бесславном его конце. «Как это вообще возможно – отказаться от памяти?!» – с негодованием вопрошал я себя.
А быть может, я тогда просто завидовал жителям города… Ведь я не обладал их способностью. Впрочем, вскоре после всех этих раздумий и недоумений я отправился в кабачок, прихватив с собой книжку. Я люблю, завтракая, читать газеты. За неимением их в этом городе, я решил почитать «Знаменитых людей».
Мое появление с книгой под мышкой произвело настоящий фурор. Публика долго упрашивала, уговаривала, а под конец буквально заставила меня читать вслух. Мое предложение научиться читать самим было с негодованием отвергнуто – видимо, обыватели еще не совсем забыли старые травмы.
Это развлечение, будучи единственным в городе, так увлекло их, что чтения наши стали ежевечерними. Половина городка собиралась на них, и те, кому не хватало места в кабачке, рассаживались на принесенные с собой стулья прямо на площади перед распахнутой дверью. Я прочел им всю книгу, недоумевая по поводу их восторгов. Я рассказал им обо всех перечисленных там знаменитостях, начиная от Адама и кончая последним Далай-ламой. Оказалось, что, живя в самом центре нашего континента, славящегося своей культурой, они умудрились не помнить ни об одном из них. Тору им тоже удалось основательно забыть, судя по тому воодушевлению, которое вызвал у них рассказ о Моисее, выведшем евреев в Землю обетованную.
По окончании затянувшихся чтений несколько горожан подошли ко мне на улице и, робея, попросили меня показать в книге то место, которое из скромности я не зачитал им. Не понимая, что они имеют в виду, на всякий случай я поклялся, что прочитал всю книгу от корки до корки. И тут они, даже не улыбнувшись, спросили, почему же я тогда ничего им не прочитал о себе. Подавив смех, я уверил их в том, что не пользуюсь известностью нигде, кроме, пожалуй, их городка. На что они немедля ответили, что такая фигура, как я, без всякого сомнения, знаменита и за пределами их города. На этом, собственно, наш короткий диспут и был завершен.
Это небольшое происшествие, конечно, не вызвало бы у меня ничего, кроме улыбки, если бы вскоре я не увидел, как несколько горожан, едва завидев меня, стали отвешивать мне глубокие поклоны. Вообще с некоторых пор я стал замечать, что отношение ко мне в городе существенно изменилось. Прохожие теперь, заприметив меня, начинали о чем-то шушукаться, указывая в мою сторону пальцами. А г-жа Финк, перебежав ко мне с противоположной стороны улицы, судорожно вцепилась в край моего плаща и начала бормотать о том, каким чудом явилось мое пришествие (она выразилась именно так) в их город и как долго ждали они кого-либо, кто наконец укажет им, куда направить свои стопы. Пафос последней фразы, видимо, несколько лишил ее дара речи, поэтому далее она проверещала что-то уже совершенно нечленораздельное, прижала мою руку к своей пышной груди, потом попыталась ухватить ее губами, промахнулась и, страшно смутившись, убежала на другую сторону улицы. Там моментально ее окружила толпа дамочек, принявшихся обсуждать что-то, указывая на меня, подмигивая и вереща. Я понял, что г-жа Финк, столь отважно бросившаяся ко мне, стала предметом зависти ее товарок.
Из всей галиматьи, произнесенной ею истерическим шепотом, я уяснил себе, что я, на ее взгляд, и есть наконец-то явившийся долгожданный властитель дум. Кулинар Рутер был прав: население этого города нуждалось в какой-нибудь местной знаменитости.