Он подробно разбирается в разных породах ослов.
Он пишет о рогатых ослах, которые, в отличие от простых ослов, переполнены желчью, причем в таком изобилии, что мясо их из-за чрезвычайной горечи нельзя употреблять в пищу.
В своем обычном исступлении он приводит свидетельство Геродота, что целые стаи, целый легион писателей обращался в бегство от одного критика, бросая перья — подобно тому, как многочисленная армия скифов разбежалась в паническом ужасе от рева осла.
Кто и что только не приходит ему на ум, когда речь идет о критике!
Цветок, растущий в горах Геликона и издающий такую отвратительную вонь, что она отравляет всех, кому попадает в нос.
Ослы. Змеи, изрыгающие ядовитые соки: кто напьется — у того мозги вытекают через ноздри.
Волки, всякая мелкая дичь.
И, разумеется, всего этого ему еще мало. Он еще под конец сравнивает критика с портным.
«Между орудиями и приемами критиков и портных находили большую аналогию: коробка с обрезками портного имеет большое сходство с критическими статьями; критик утюжит своей ученостью, как портной утюгом, и остроумие его тяжеловесно, как этот утюг; из показаний критиков точно так же не выходит мысли ученого, как из портняжничанья возникают только штаны, а не люди»…
И под конец ой все-таки не обходится без сравнения критика с собакой.
Что же особенно ненавистно Свифту? Ведь во всякой «ненависти и всякой злобе есть ядро, есть центр, очаг, источник.
У Свифта их немало, этих источников, но один из них — и главный — фальшь.
Фальшь, ложь, лицемерие, ханжество, маски.
Это вечное переодевание для того, чтобы скрыть свою сущность.
Свифт ненавидит пошлость, половинчатость чувств, легкую жизнь, беззаботность в мире, полном ужасов, нищеты и всяческих бедствий.
В его устах слово «модный», «модное», «модники» и т. д. пронизано особой желчью.
Абстрактно ли его обвинение? Нет, он перечисляет многое из того, что ему ненавистно.
Он ненавидит стадо пошляков, которое хочет жить легко и вольготно — пить, есть, спать, развратничать, нюхать табак, посещать театральные представления — непременно в бенефисы, шляться по кофейням, надувать извозчиков, делать долги у лавочников, заводить интрижки с их женами, турить в шею с лестницы кредиторов, болтать в знатных передних, никогда не входя в гостиную, обедать с лордами, которых в глаза не видали, шептаться С герцогиней, перед которой не раскрывали рта, выдавать каракули своих прачек за любовные записки знатных дам, всегда приезжать прямо из дворца, где их никто не видал, наслушавшись где-нибудь сплетен о пэрах, выдавать их в другом месте за своих ближайших приятелей.
Это — высший свет. До чего Свифт ненавидит его!
Для них, людей «высшего света» все — во внешности. Только во внешности. Они одевают природу так же, как себя.
Что для них земля? Прекрасный модный пиджак с зелеными обшлагами. Море? Не что иное, как жилет из жидкой тафты.
Верхушки деревьев украшены, по их мнению, изящными париками.
Человек является для них истинным микрокосмом. Он микронаряд или еще вернее — полный костюм с всеми принадлежностями.
И Свифт уверяет, что душевные качества этих людей при ближайшем рассмотрении оказываются ничем иным, как разными частями одежды — разного качества, достоинства и назначения.
«Что такое религия, как не плащ? Что такое честность, как не пара ботинок, которые быстро изнашиваются, если в них ходят по грязи? Что такое себялюбие, как не сюртук; тщеславие, — как не рубашка; совесть, — как не подштанники, которые хотя и прикрывают срамоту и нечистоту, но всегда могут быть сняты, когда представится необходимость совершить срамное или нечистое отправление».
И Свифт развивает эту тему, переводя ее на социальные формы.
Всюду — форма, одежда, нечто такое, что прикрывает, что скрывает подлинную сущность. Люди — это только костюмы.
«Куда мы не взглянем, только и видим их. Они гуляют по улицам, заседают в парламенте, посещают театры, кофейни и публичные дома».
Для Свифта эти костюмы превращаются в самодовлеющих особых животных, которые получают различные наименования.
Так, например, красное платье с золотою цепью в сопровождении белой палки и высокой лошади называется «его превосходительством лорд-мером». Если сверх того оно будет украшено сверху горностаевым мехом, то это «господин судья». Смесь батиста и черного атласа титулуется «епископом».