Одиноко прозвучал голос протеста, поднятый Молинэ против Англии.
Джонатан Свифт пошел по стопам Молинэ. Когда он ближе познакомился с нуждами ирландского населения, когда он увидел ужасы эксплоатации, в нем загорелось возмущение человека, которому всегда были близки интересы свободы и человечности.
Он почувствовал свое призвание в борьбе за освобождение ирландского народа. Тут уже самые пристрастные биографы не могут заподозрить Свифта в каких-либо корыстных целях. Слишком неравной была борьба порабощенных с поработителями, и Свифт меньше всего мог рассчитывать на близкую победу и на использовавшие ее в личных интересах. Он с радостью ринулся в гущу ирландского освободительного движения и сделался его глашатаем.
Впервые Свифт может начертать на своем знамени положительные идеалы.
Как мы знаем, Свифт уже далеко не впервые выступал на поприще политики, он был едким насмешником и сокрушителем строя насилия и гнета, но его величайшая трагедия заключалась в том, что он чувствовал себя одиноким борцом, не знающим как построить новый положительный мир, который должен возникнуть на месте старого, иначе не стоит жить и бороться.
Одиночество Свифта усугублялось еще тем, что он по своему уму и таланту далеко опередил свой класс, свою среду, в которой он вращался, — среду передовой английской либеральной буржуазии.
Он искал поддержки вокруг себя среди своих друзей, среди тех, кого он считал единомышленниками, но он наталкивался на трусость. и нерешительность среди них.
— Неужели развращенность и подлость человечества не возмущает вас? — спрашивал Свифт у Делэни.
Получив отрицательный ответ, он яростно воскликнул:
— Как же вы можете выдержать все это?
— Мне приказано восставать только против неверия, — ответил Делэни своему другу.
В 1720 г. Свифт предлагает народному делу ирландской самостоятельности свое острое перо памфлетиста.
Он выпускает памфлет «Предложение о всеобщем употреблении ирландской мануфактуры».
Свифт резко нападает на Англию за уничтожение ирландской ткацкой промышленности. Он рассказывает греческую легенду о том, как Афина Паллада вступила в соперничество по ткацкому искусству с девушкой Арахнеей из Колофона. Арахнея одержала верх над Афиной, но богиня, раздраженная этим, превратила Арахнею в паука, который был обречен прясть собственные внутренности.
«Англия» — говорит Свифт — «оказалась более жестокой, чем Афина Паллада. Она вырвала из ирландцев большую часть их тела и запретила им прясть и ткать самих себя».
Свифт не ограничивается описанием фактов разорения ирландских ткачей и их бедственного положения. Он делает практическое предложение — объединиться всем ирландцам и в виде мести англичанам не пользоваться английской мануфактурой и поддержать этим родную промышленность.
Памфлет, как это было принято, вышел анонимно.
Его небывало резкий тон произвел переполох в правительственных сферах.
Началось строжайшее следствие. Типографщика Уотерса, отпечатавшего памфлет, предали суду.
Присяжные заседатели признали Уотерса невиновным. Судьи делали всяческий нажим на них, добиваясь осуждения типографщика. Девять раз присяжным приказывали пересмотреть свое решение, и девять раз они выносили все тот же оправдательный вердикт.
Стали искать автора памфлета. За раскрытие его имени было предложено солидное вознаграждение — триста фунтов стерлингов. Не нашлось такого подлеца в Ирландии, который, пленившись этой суммой, выдал бы Свифта.
Тем не менее, высшая администрация подозревала Свифта в авторстве памфлета. Вице-король Ирландии обратился с весьма секретным письмом к архиепископу, прося его принять строгие меры против Свифта, на которого падает подозрение.
Проходит четыре года, и Свифт снова выступает на защиту Ирландии против английского правительства.
Поводом к этому выступлению явилась концессия на чеканку разменной монеты для Ирландии, предоставленная герцогине Кендаль.
Герцогиня Кендаль, любовница короля, за солидную сумму в десять тысяч фунтов переуступила это право некоему аферисту Вильяму Вуду.
Во всей этой сделке можно было усмотреть оскорбление, наносимое достоинству Ирландии, потому что право чеканки монеты являлось в пределах Ирландии безусловной прерогативой ирландского правительства.
Это мероприятие лишний раз подчеркивало презрительное отношение Англии к Ирландии, от которой требовалась рабская покорность. Ирландия как завоеванная провинция — становилась жертвой произвола частной спекуляции.