Он взвесил пистолет в ладони, поднес к виску, приставил к ямочке на черепе, закрыл глаза и представил, что жмет на курок. Представил, как боек метнется к капсюлю патрона и вдолбится в него, капсюль взорвется, порох воспламенится и газы с чудовищной силой вытолкнут девятимиллиметровую пулю из нарезного ствола. Смертоносный металл пробьет кожу на виске, проломит кости черепа, проникнет внутрь и обожжет, разорвет и разнесет по комнате его мозг. Александр представил, как сознание в его мозгу померкнет, образы, звуки, ощущения уйдут, голова дёрнется, и он начнет медленно заваливаться на бок, поливая струями крови белое покрывало кровати. А когда упадет, то затихнет в нелепой позе и никогда больше не совершит ни единого движения. Он будет мертв.
Александр не раз видел это на спецзаданиях в Чечне, на задержаниях вооруженных преступников, когда служил в МУРе, но никогда не думал, что должен будет поступить так с самим собой.
— Так пусть это случится, — пробормотал он, нажал на курок, но в ответ услышал только щелчок. Выстрела не последовало.
— Ну вот, осечка, порох отсырел, — буркнул телохранитель, передернул затвор, приставил ствол к виску и снова нажал на курок. Но, как и в первый раз, произошла банальная осечка.
— Выходит, все патроны бракованные. — Александр осмотрел пистолет, передернул затвор, прицелился в вазу на подоконнике и нажал на курок. Грохот выстрела заглушил звон фарфора и разбившегося оконного стекла, а Александр, не теряя времени, поднес дымящийся ствол к виску и надавил на курок. То, что произошло потом, вывело его из себя окончательно. Он ожидал выстрела, но его не было. Он выстрелил в люстру под потолком и с одной пули разнес ее в мелкую пыль, затем разнес светильник на стене и зеркало в углу. После каждого удачного выстрела он подносил оружие к виску, нажимал на курок, и получалась осечка. Он стрелял до тех пор, пока в обойме не кончились патроны.
— Это наваждение какое-то! — выкрикнул парень. — Ты не хочешь, чтобы я умер, потому что некому будет тебя рисовать. Ты не отпускаешь меня, я тебе нужен. — Александр вынул из стола вторую обойму, вставил в рукоятку, передернул затвор, прицелился и выстрелил в свое отражение в зеркале. Пуля пробила дыру в сердце его изображения, а Александр вскочил и заревел как зверь: — Я не хочу больше убивать, не хочу быть твоим рабом, и ты больше не заставишь меня делать это! — Он яростно размахивал руками, пытаясь ударить невидимого противника, кричал и бегал по комнате, стрелял в разные стороны до тех пор, пока и во второй обойме не кончились патроны. Затем он сел на кровать и застонал от отчаяния: — Не хочешь меня отпускать.
Он с сожалением взглянул на пистолет и вдруг увидел, как тот, лежа на его ладони, начал нагреваться сначала докрасна, а потом и добела. Он накалился до такой степени, что стал плавиться на ладони, как масло на сковородке, и вытекать между пальцами. Александр смотрел на раскаленный металл, чувствовал его тепло, но боли не ощущал. А тем временем пистолет превратился в лужицу металла и вытек на пол, образовав в ковре черную дымящуюся дыру.
— Ковер и доски пола прогорели, а ожога на ладони нет, — удивился он. — Ладно, попробуем по-другому. — Он достал из-под кровати веревку и стал прикидывать, куда бы ее зацепить. Ему стало интересно, сможет ли он убить себя, или злая сила картины вновь спасет его от смерти. Он завязал петлю на конце веревки, влез на кровать и привязал другой конец к люстре. Надел петлю на голову и затянул на шее. Постояв немного, он поднял ногу и смело шагнул с кровати. Долю секунды он висел на веревке, аж шея хрустнула, но вдруг веревка оборвалась, и он рухнул на пол. — Ладно, и это не получилось. — Александр встал, покрутил головой, осмотрел на вид прочную, но разорванную альпинистскую веревку и со злости швырнул огрызок в угол. Он вышел из комнаты, поднялся на третий этаж, вышел на балкон и осмотрел окрестности. Рассвело, наступило утро, и природа просыпалась. Александр вдохнул полной грудью чистый лесной воздух, посмотрел на опоясывающую дом широкую асфальтовую дорожку и примерился, чтобы во время прыжка попасть именно на нее.