Так что в тот зимний день в декабре 2017 года, за несколько дней до Рождества, у того, что сделал генерал Келли, когда вызвал меня в Ситуационный центр — пусть и безнравственно, фактологически необоснованно и откровенно гнусно — была и светлая сторона. Когда он тем вечером вторника воплотил свой план по ускорению моего ухода из Белого дома, это было, словно помощник гипнотизёра щёлкнул пальцами, и гипноз закончился.
Впервые за почти пятнадцать лет я стану свободной от культа мира Трампа.
На следующий день после ухода, мне позвонил президент.
Он сказал: «Что происходит. Я просто увидел по новостям, что ты подумываешь об уходе. Что случилось?».
Он не знал, что я уже ушла?
«Генерал Келли сказал, что вы, парни, хотите, чтобы я ушла», — ответила я.
«Нет! Никто мне даже не сказал. Я об этом не знал. Проклятье. Мне совсем не нравится, что ты уходишь». — Он принялся бормотать. — «По правде говоря, это серьёзная операция».
Он говорил ещё недолго, а затем сказал, что перезвонит мне после того, как поговорит с Келли. Очевидно, он хотел разобраться в этом недоразумении.
Мы повесили трубки, и я попыталась разобраться в этом разговоре.
Либо он знал, и лгал мне и играл со мной, демонстрируя, что его клятва преданности была полностью однобокой, либо он не знал, что Келли собирался угрожать мне, запереть в Ситуационном центре и сказать, что не хочет, чтобы всё для меня кончилось «плохо». Неужели он передал генералу всё управление Белым домом? Если это правда, то Трамп был беспомощен, и это было тревожным.
Во время звонка я слышала в его голосе неподдельную печаль. Он казался опустошённым тем, что я ушла. Он был несчастен, что ушёл Кит Шиллер. Двое его старых друзей расстались с ним. В его голосе я слышала настоящее беспокойство обо мне. Но этого было недостаточно.
Затем мне позвонили Иванка и Джаред. Она сказала: «Я знаю, что отец говорил с тобой. Он написал замечательный твит. Хочу убедиться, что у тебя всё в порядке».
— Я держусь.
Иванка сказала: «Мы думали о тебе».
Джаред добавил: «Как мы узнали, это жестокий бизнес».
«Сообщения о моём уходе были абсурдными», — ответила я.
Он сказал: «Мы тут, и чем бы ты ни думала заниматься дальше, если мы как-то можем помочь тебе…».
«Омароса, для тебя мы всегда здесь», — сказала Иванка. — «Мы в самом деле любим тебя, и если бы могли как-то помочь».
«На все сто процентов», — сказал Джаред. — «Береги себя. Звони нам в любое время по любому вопросу».
И затем, в заключение, мне позвонили Лара и Эрик. Во время того звонка Лара от лица всей семьи выразила любовь и заботу — «Ты знаешь, как сильно мы тебя любим, как сильно тебя любит ДДТ» — и, как я ранее уже упоминала, предложила мне пост в кампании по переизбранию.
Я уклонилась от ответа. Я не собиралась присоединяться, но хотела посмотреть, что они мне пришлют.
Мы с Ларой обсудили мои планы на выходные, и когда сможем закончить переговоры. Я сказала ей, что на Рождество отправляюсь во Флориду, и мы сможем поговорить после этого.
«Я прочла ту статью в ‘Нью-Йорк Таймс’», — выпалила она. Она ссылалась на статью, о которой я упоминала во «Введении», ту, Кэти Роджерс и Мэгги Хаберман, в которой говорилось, что у меня есть «история, чтобы рассказать». Я её не видела; я была занята восстановлением после операции на ноге и нападок СМИ и упорядочиванием многочисленных предложений от телевидения, радио и печатных изданий.
Я ответила: «Какую статью?».
«Она была на первой странице, та, в которой они написали о тебе. Это не то, о чём нужно рассказывать людям. Если ты поднимаешься на борт, мы не можем позволить, чтобы ты говорила обо всём этом … всё позитивно, верно? Почему бы нам не поболтать в понедельник?».
Это не то, о чём нужно рассказывать людям… Мы не можем позволить, чтобы ты говорила обо всём этом…
Она имела в виду почти пятнадцать лет сумасшедших выходок Дональда Трампа, свидетельницей которых я была? Потому что было много чего.
В течение двадцати четырёх часов Лара прислала мне контракт на работу в кампании 2020 за 15’000$ в месяц, ту же зарплату, что я получала в Белом доме. Прикреплённое к электронному письму Соглашение о неразглашении было столь же жёстким и ограничительным, как и любое, что я видела за все свои годы на телевидении. Оно гласило, что мне запрещалось вообще говорить о всей семье Трамп и всей семье Пенс с кем-либо в мире, навечно.