— Боятся те, кому есть что терять, а мне нечего, у меня война все забрала. Чего теперь-то бояться?
— Война? — ахнул мальчишка. – С кем, с капиталистами?!
— Какой там, — я посмотрел на небо, того гляди повалит первый снег. — Со своими, брат, война, со своими. Что страшней может быть... А здесь, судачат, счастье можно найти. Слышал что?
Космический ужас трансформировался во вселенскую радость.
— Вы верите в это, что здесь обретете счастье? Так что молчали, я помогу, пойдемте! О, если б вы знали, как я рад! Пойдемте, вы тоже поможете нам, мне… Себе. Всем! Пойдемте, ну же, — мальчишка вскочил и потрусил куда-то, только желтый портфель замелькал меж веток. Он уже ждал по другую сторону забора, недовольно уперев руки в боки, а я все медлил — что-то неправильное было в происходящем, в небе, в постройках, да во всем вокруг. Оглянувшись в последний раз, меж ржавых вывернутых прутьев пролез и я.
Всю дорогу паренек неугомонно болтал. Он рассказывал, какой у них красивый город, какие праздники здесь раньше устраивались, про пионеров и рабочих, и про болезнь, которая вдруг наступила, но скоро должна пройти, потому что их становится все больше. Я молча дивился наивности ребенка, типичнейшего продукта советского прошлого, каким и сам был когда-то, «пионэра» до мозга костей, старательно заменяющего всякое «я» на социалистическое «мы». Когда же в ораторском запале он крикнул прорезавшемуся сквозь серое небо солнцу, что светлое будущее уже не за горами, я открыто рассмеялся, но осекся, и лоб мой покрылся испариной. Не огонь коммунистической веры во взгляде ребенка остановил меня, но ярко вспыхнувшее солнце, что отразилось в серых, обиженно-распахнутых глазах, широкий зрачок которых даже не дрогнул - он не реагировал на свет.
— Дуньте, — протянул мне мальчишка отцветший одуванчик и залился смехом, когда в руке остался абсолютно лысый стебелек. — А вот и твоя прическа в старости!
Древняя шутка. От жары по спине покатился пот. Стоп! Какой одуванчик? Грязный октябрь с воронами и дождем пропал — ни утра, ни тоскливого неба, только одуванчиковое поле, залитое теплой карамелью заходящего солнца, и лес, золотившийся вдали. Я был один и, похоже, вляпался в аномалию… В панике я рванул, как думал, обратно к забору – спотыкался, падал, отплевывался от серого одуванчикового пуха, но вновь вставал и бежал, пока не выдохся и не рухнул ровно на том же месте, где оказался впервые – лысый стебелек валялся рядом. Ребра ломило, глотку жгло, легкие просились наружу, а в небе надо мной зажигались первые звезды, и теплый ветер ласково сдувал с лица прилипший пух. Пахло летом и осокой, в глазах плавали пузырьки и черточки, в воздухе - одуванчиковые парашютики и мошкара. Где-то у самого уха застрекотали цикады, переросли в счетчик Гейгера, от которого мозг завибрировал в черепной коробке, и сквозь треск опять помехи, лай, мат…
— Держи собак, не отпускай!.. Опять началось… Уводи, не стреляй!..
Все смолкло. Очнулся я на старом диване, пахло сарайной сыростью, было темно и тихо, разве потрескивала буржуйка, да немного разгоняла темноту керосиновая лампа на окне. Возле нее, спиной ко мне сидел мальчишка и шелестел страницами. Надо было поблагодарить его, что вытянул из аномалии и дотащил до дома, но губы у меня потрескались, и во рту пересохло так, что сглотнуть не мог. Я поднялся и даже сидел, как неваляшка – шатало из стороны в сторону, все тело ныло, чугунная голова не работала, желудок лип к позвоночнику, но все равно норовил вывернуться наизнанку. Сколько я провалялся без сознания, не знаю, но щетина на ощупь была как трехдневная. Я выругал себя, что запаниковал тогда. Ведь предупреждали...
— На столе чай и малина, — сказал мальчик, не оборачиваясь, — как ты любишь.
У буржуйки я разглядел стол с рваной скатертью, на нем дымящуюся алюминиевую кружку, газетный кулек с малиной, хлеб, и букет темных астр в вазе. Не сразу в пространстве «поймал» кружку. Давясь кипятком, выпил все до капли, хоть чай мерзко отдавал железкой, сгрыз хлеб и принялся за малину.
— Откуда свежая малина в октябре? — я достал мобильник. Экран был разбит и расплывался, и когда случайно подумал, уж не полночь сейчас, дисплей вмиг показал: «00.00», так же послушны оказались день недели, число, месяц и год.