В мозгу скрежетали ржавые голоса:
— Ты пришел за счастьем, так возьми его...
Я протянул руку – одну навстречу тысячам, и тысячи оголенных проводов, коснувшись, выжгли все внутри.
…Сверху лился дождь, остужал вспухший язык и кожу. Сестра сунула под нос одуванчик, я надул щеки и серые снежинки унес ветер, Нюта засмеялась, что это моя прическа в старости. Она звала домой — мать заждалась к ужину, а вокруг был мой луг, жужжала крылатая мелочь, на пруду заливались лягушки, и шелестел камыш. Я кинулся за сестрой, но упал – в ногу вцепился страшный человек с облезлой кожей, наверное, солдат, но не наш – форма странная и грязная. Он лежал на спине, на шее колючая проволока, уходившая в землю. Я хотел помочь ему, но чем сильнее тянул, тем больше проволока впивалась в шею. На моих руках не было и царапины, а человек извивался, выл, стиснув зубы, царапал кожу, и она рвалась, как мокрая бумага.
Шуршащие, как сквозь настройку радиоприемника голоса вопили:
— Опять та же хернь... Да не жилец уже, не жилец… Отойди от него. Всем отойти, не прикасаться!..
Человек бегал глазами, как будто видел еще кого-то, потом заметил меня, зажал что-то в руку и прохрипел:
— Держи, на счастье… Дома привет передавай.
Он закричал – на секунду я увидел серое небо, разрушенную школу и людей с автоматами и собаками, они смотрели на меня, а я лежал, и мне было очень больно.
— Все, поджарился… Еще один…
Колючая проволока расплавилась, иссохшее тело впитала земля. Я провел рукой по траве, пытаясь сообразить, что здесь находилось только что. И как в руке оказался значок, свинцовая звездочка, что всегда носил у сердца, на счастье? Где так угваздал кеды и зачем взял с собой свою хоккейную шапку с кисточкой? И что сидел, когда Нюта, небось, там из картошки уже все поджарки повыковыривала!..
...Я бежал домой по одуванчиковому полю, расправив как крылья руки, и так же, как я рассекал ветер, мне захотелось рассечь границы и взлететь. И такой восторг переполнил меня, когда я представил, как звезды бьются о кожу и рассыпаются миллионами брызг, что я подпрыгнул высоко-высоко, и уже не почувствовал земли…