– Слушай, а если нас сейчас остановят, то…
– То что?
– Ну, что-что? – Я сделал попытку говорить шутливым тоном. – Поедешь за мной в Сибирь? Как подруга декабриста, а?
– А-а… Как подруга декабриста…
Она освободилась от моей руки. Мы молча поднялись до Маразлиевской, прошли еще несколько кварталов в сторону пароходства, миновав приземистый подъезд, вошли в крохотный двор с колонкой посредине. Каменные плиты – как волны моря. Деревянные, крашенные зеленой краской ступени, ведущие в ее парадную. Солнечный свет, проникая сквозь пыльное стекло над дверью, лежал белыми прямоугольниками на деревянных ступенях. Ключ под половиком у зеленой двери с медной ручкой в виде прогнувшейся русалки с закинутыми за голову руками. Коридор с входами в две крохотные комнаты. Она тяжело села на постель:
– Давай, разгружайся.
Я подал ей рубашку. Поднеся ее к лицу, она быстро вдохнула и тут же отбросила ее на пол:
– Ужасно. Пакет давай.
Я подал ей пакет.
– А что мы прятали-то?
– Семейный архив.
Она развернула пакет, запустила в него руку и достала несколько черных бумажных роликов, в каких хранят фотопленку. Она бросила их внутрь, закрыла пакет и, положив на пол, сильно толкнула под кровать. Пакет, проехав по полу, стукнулся о стену и замер там в темноте. Лиза вышла в коридор и скоро вернулась с начатой бутылкой водки, двумя гранеными стаканами и разрезанным пополам зеленым яблоком.
– Это для сброса напряжения.
Она вручила мне один стакан, половинку яблока и налила:
– За неожиданное знакомство!
Чокнулись. Опрокинули. Захрустели яблоками. Кислые яблоки удачно нейтрализовали горечь водки.
– Так чем же ты занимаешься?
– Участвую в заговорах, бегаю от милиции, достаю из тайников коробки с микрофильмами.
– А Костя говорил, ты работаешь в какой-то газете.
– Ну, это только в свободное от конспиративной деятельности время.
– А о чем ты пишешь?
– Послушай, о чем я пишу, это не очень интересно. Ты мне другое скажи: ты знала Кононова? Я видел тебя один раз в коридоре в той квартире.
– Я тоже тебя помню.
– Вы были близки?
– Да, ближе, можно сказать, некуда.
– А почему он покончил с собой?
– Почему он покончил с собой? – Она отбросила волосы с лица. – Почему он покончил с собой? Костя считает, что из Володи хотели сделать стукача, а он не хотел. Вот и всё.
– Ничего себе! Такие страсти в наше время.
– А его травить начали не в наше время. А потом уже травили по инерции. Он у них там на учете был, вот они его и вели. Пока не довели.
– А когда его начали травить? Он же ненамного старше нас был?
– У него родители были ссыльными. Сперва отсидели, потом жили в Казахстане. Он вернулся, поступил в университет, потом смотрит, там все одна ложь. Он бросил учебу, ну и тут на него насели. С исторического так просто не уходят. Знаешь, городок наш маленький, а им работа нужна.
– А я думал, его преследовали за то, что он буддизмом увлекался.
– Ну, увлекался. Кто-то христианством увлекается, кто-то иудаизмом. Через него много книг передавали. Он с Вячеком был связан. Не слышал про такого?
– Нет.
– Про «Библиотечное дело» не слышал?
– Нет.
– Вячек был одним из держателей этой библиотеки. Его посадили. Еще пару человек посадили. Скоро выпустят, говорят. Вот, а Володю тогда не взяли. Вообще многие думали, что посадят больше. Тогда встал вопрос: они что, не знают всех? Это невозможно. Значит, оставили часть на потом, чтобы работа была. Володю комитет пас все время, просто не за что было ухватиться. Тягали на допросы постоянно: как книги попадают сюда, кто везет, кто переснимает, кто хранит? В конечном итоге они ему сказали, что, если он никого не сдаст, они ему подбросят что-то при обыске и все равно посадят.
– После чего он и покончил с собой.
Она откинулась на постель, устроила удобней подушку за спиной, поставила пустой стакан на живот:
– Да, но, ты понимаешь, он свои проблемы решил, а мне мои еще надо решать.
– Какие у тебя проблемы?
– Он постоянно приходит ко мне. Каждую ночь.